Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

— Подарок, — буркнул я.

— Судьба она такая. Где подножку подставит, а когда жизнь спасет, — философски изрек унтер. — Теперь вы должны беречь ее, эту игрушку. Она вам жизнь спасла.

— Это уж точно, — не мог не согласиться с ним я, после чего торопливо сказал. — Идемте быстрее, Тимофей Денисович.

Я шел по желто-багряной листве, к парадной двери дворца, обходя трупы и кривясь от боли. Подойдя к лестнице, мы увидели, как из-за дворца показалась группа солдат, возбужденных, не остывших от боя, под командованием унтер-офицера, которые подгоняли прикладами с полдюжины матросов, при этом ругая их, на чем свет стоит. Неожиданно стрельба во дворце затихла, и почти сразу из дверей выскочил один из солдат Татищева и сходу заорал: — Эй! Шофер! Васька! Грей свою машину! Поручик приказал! Раненых повезешь!

В следующую секунду увидев меня, он вытянулся: — Виноват, ваше благородие!

— Как там, Федоскин?!

— Царь жив! И детки его целы!, — радостно заулыбался солдат.

— Ну и, слава богу!, — воскликнул, крестясь, стоящий рядом со мной, Забродин.

В этот момент из дверей вынесли на носилках Пашутина. Лицо бледное, глаза закрыты. Я кинулся к нему.

— Что с ним?

— Дважды ранили. Много крови потерял.

— Несите быстрее! Грузите на машину и в госпиталь!, — скомандовал я солдатам, несшим носилки.

Вслед за Пашутиным вынесли еще четверо носилок с ранеными солдатами. Пропустив их, я быстрыми шагами направился вглубь дворца. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, у меня на душе лежал камень.

"Плохо работаю. Отвратительно. Обещание Романову, что все будет хорошо, дал, а оно вон как сложилось".

Несмотря на уверения солдат, что все хорошо, меня словно в спину подталкивало желание самому, лично, убедиться, что с императором и его семьей ничего не произошло, поэтому я почти бежал по анфиладе комнат дворца, мимо трупов, следов от пуль на стенах и взломанных дверей. Остановился только возле караула, выставленного поручиком Татищевым.

— Где государь?!, — резко спросил я солдат.

— Не можем знать, ваше благородие. Только баяли, что он жив.

Я быстро зашагал дальше, вглубь дворца, пока не наткнулся на двух офицеров из группы Пашутина, которым посчастливилось остаться в живых. Взгляд у обоих тяжелый, злой, еще не остывший после смертельной схватки.

— Что здесь произошло, господа?, — с этим вопросом обратился я к ним.

Как оказалось, что все началось с предательства среди гвардейцев, стоявших на охране дворца. Руку на государя они не осмелились поднять, зато дали себя разоружить и связать. Именно благодаря этому мятежники сумели беспрепятственно проникнуть во дворец, но кто-то из верных императору людей чуть ли не в последнюю минуту поднял тревогу. Попытки связаться по телефону с полицией и жандармерией оказались безуспешны, и тогда казаки императорского конвоя, вместе с оставшимися верными государю гвардейцами начали отстреливаться. Сколько минут они смогли бы продержаться, трудно сказать, если бы не офицеры — телохранители отряда Пашутина с ним во главе. Все решили два легких пулемета, которые каким-то образом Пашутин сумел протащить во дворец. Забаррикадировавшись, они сумели дать достойный отпор. К тому же бросившиеся в атаку матросы, потеряв два десятка человек, сразу потеряли напор и рассеялись по дворцу. Офицерский отряд мятежников продолжал атаковать до тех пор, пока не появились мы.

После этой короткой беседы у меня появились первые предположения по этому делу. Кто-то очень влиятельный и близкий к императору сумел обеспечить полную изоляцию семейству Романовых на целых два часа от внешнего мира. Я быстро подбил имеющиеся у меня факты. В охране дворца оказались, пусть даже не явные, пособники мятежников.

Офицеры, готовые умереть, но добраться до Романова и его семьи. И самое главное: как такой мятеж не смог распознать Мартынов? Неужели и он?

"Не должен. Но за всем этим явно кто-то стоит. Но кто?".

Мне не удалось сразу увидеться с императором, так как его семьей прямо сейчас занимались лейб-медики, пытаясь избавить их от последствий пережитого страха. Когда он вышел, то сразу стало ясно, что обычно сдержанный и в какой-то мере флегматичный государь, сейчас с трудом сдерживал себя. На вопрос о самочувствии императрицы и детей, он кинул на меня, как мне показалось, гневный взгляд, но ровным голосом ответил, что им уже лучше, а затем поинтересовался, что известно о заговоре. После короткого доклада, он отпустил меня и вернулся к семье. Выйдя от него, я ощутил состояние близкое к ярости, и для этого у меня было достаточно причин. Несмотря на обещание, данное государю, охранять и беречь его и семью, я опять его чуть не подвел. Моего единственного друга Михаила Пашутина тяжело ранили. Но главным стало осознание того, что дело, которому было посвящено столько времени и сейчас шло к логическому завершению, чуть было не погублено кучкой зарвавшихся фанатиков.