Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

А Наездники Бури как раз начинали разгоняться для удара.

Вот – духи, хоть она и не понимает, отчего они ее не покинули. Она ведь сделала все что нужно. Вот – миг тишины. Дрожь почвы и осознание, что это жалоба земли, мучимой тысячами копыт.

Вот – картины.

Эсо’бар и Мер’данар стоят за широким щитом.

Нее’ва держит поводья, легким движением поправляя положение колесницы в строю.

Близнецы – один с повязкой на пол-лица – смотрят на Вторую и глупо щерятся.

Дер’эко дует в свисток, выполняя команды.

Рук’херт глядит через плечо на девушку позади. Девушка – это Ана’ве, всегда такая серьезная и сосредоточенная, стоит рядом с парнем – в кольчуге чуть не по росту. Держит лук, а за поясом у нее – несколько длинных ножей. Панцирь из широких переплетенных ремней бычьей шкуры подходит ей как корове седло, но это – ничего.

Отец едет колесницей за белой кобылой, прямо в лагерь сахрендеев.

Вот – вопрос.

Потому ли вы еще не оставили меня?

Чтобы я смотрела, как они умирают?

Вот – веселость.

Не ее.

Их, духов.

Вот – картина.

Атака конницы достигает щитоносцев.

Щиты кладутся на землю, словно пшеничное поле, прижатое ладонью ветра, а кони, которые уже замедлялись и перед которыми внезапно открылось пустое пространство, проскакивают над ними, ударяя копытами в дерево, и мчатся вперед. Тысяча бронированных всадников против массы пеших.

Вот – удар. Кони в последний миг замедляются, неохотно напирая на плотную толпу, но не останавливаясь полностью. Наконечники копий тонут в груди или – ловко подбитые пехотинцами – пролетают над головами. Копыта пытаются топтать лежащих, конские зубы скалятся в лица. Всадники тянутся за топорами и саблями, ударяют сверху и…

Рык.

Толпа дергается вперед, ведомая одной мыслью, сотни копий, гизарм и рогатин тянутся к кочевникам, клюют их, колют, стягивают с седел. Вот – сабля, что погружается в чью-то грудь и которую невозможно вырвать, потому что ладони раненого смыкаются на запястье с силой кузнечных клещей. Вот – удар мечом, который рубит руку, и обрубок, брызжущий кровью. Вот – удар копьем, удар топором, чьи-то руки стягивают воина с седла, стрела, вылетающая из дальних рядов и пробивающая шею, нож, режущий сухожилия лошадям, молот, разбивающий конскую голову. Вот – тысячи и тысячи рук, несущих смерть. Вот удивление, непонимание: отчего они не бегут? Что в них вселилось? Вот – сигнал к отступлению и конь, который спотыкается и падает на передние ноги. Мужчина оглядывается и видит стену щитов, закрывающих дорогу к бегству. Вот некий безумец с топором, прорубающий себе кровавую тропу между всадниками, мощными ударами отсекающий руки, ноги и конские головы. Вот…

Нет… Не хочу смотреть на это. Не приказывайте смотреть мне на убийства и смерть.

Вот – осознание.

Ты должна.

Кто-то должен рассказать.

Вот – отец, едущий колесницей перед шеренгами бородатых воинов.

Вот – отец, останавливающийся между старшим мужчиной в тяжелой кольчуге, что стоит под алым бунчуком.

Вот – отец на земле.

Отец, стоящий на коленях со склоненной головою.

И тишина в рядах, и единственное слово на анахо’ла , будто силой вырванное из стиснутой груди.

«Простите».

Вот – отец, мчащий галопом в сторону битвы, и армия всадников, что, словно окаменев, стоит за его спиною.

Вот – движение, когда очередные отряды посеребренных сталью конных воинов отрываются от армии кочевников, на этот раз – три, один несется в середине, чтобы раздавить тонкую линию щитоносцев и прийти на помощь попавшим в ловушку товарищам внутри, два остальных поворачивают на фланги, одному навстречу выскакивают колесницы – отчаянная атака тысячи экипажей против как минимум двух тысяч Молний, поддерживаемых лучниками. Колесницы едут свободным строем, в последний момент используют шумелки, волна металлического лязга разрывает воздух, некоторые из лошадей кочевников пугаются и замедляются, строй рвется, и в этот хаос врываются Фургонщики.

Вот – Нее’ва, дико вопящая и натягивающая вожжи.

Вот – люди, соскакивающие с колесниц и посреди битвы создающие панцирные четырехугольники. Вот – арбалеты, бьющие в упор, щиты, вырастающие стеной там, где еще миг назад открывался свободный проход.

Колесницы бросаются в битву, дав время пехоте встать и соединить щиты цепями.

Вот – замешательство и болезненное, словно свежая рана, осознание, что этого – мало.

Вот – вид с другого конца битвы и крюки, забрасываемые на борта. Несмотря на потери, кочевники разворачивают конец и разрывают линию фургонов.