– Стой! – взмолилась я. – Что я тебе сделала? Ты убить меня хочешь?
Он кивнул.
– Клянусь, я никогда тебе вреда не чинила… и матушке твоей… я и видела-то ее зимою… один разочек.
– Нету больше матушки… – тихо сказал Игнат. – Утром преставилась…
– Мне жаль.
– Лжешь! Это ты…
– Божиней клянусь… силой… кровью, если хочешь, не желала я ей зла! И чего б ни приключилось, я не виновная…
– Быть может, – согласился Игнат и камешек пальцем огладил. – Я допускаю. Ты слишком глупа. Примитивна. Ты не сумела бы причинить ей вред, даже если бы захотела.
Он поморщился.
– А вот братец мой…
– Он не…
Хотела сказать и слова в горле застряли.
А ведь Арей об мести думал… и как знать… я его с зимы и не видела… не говорила… и вдруг да… нет, не стал бы он…
– Видишь, – Игнат мои сомнения почуял. – Ты сама понимаешь. Это он. Больше некому. Нет у матушки врагов. И не было никогда… а она умерла… она здорова была… и умерла… так не бывает, чтобы человек… и просто взял и умер. Он ее отравил. А скажут, что сама… царица ее не любила… знала, что матушка насквозь видит ее… не станет следствие чинить… все спишут… уже списали… смерть от естественных причин… так мне сказали.
– А…
– Нет! – взвизгнул Игнат, камень сжимая. – Он это! Некому больше… сначала матушку… потом меня… и все к рукам приберет… он наследство получит, а права не имеет! Ублюдок! Сразу надо было… следом за отцом… пусть бы… матушка пожалела… а он ее…
Ох ты, горе горькое…
Стою перед Игнатом и… жалко его… это ж как надо напужать человека, чтоб он всю прочию жизню боялся? И ныне-то, Арея не видючи, трясется весь.
Да только, коль думает, что Арей виновный, его бы и убивал. Я-то каким боком?
Об том и спросила.
А сама-то жду… считаю мгновеньица, щит плету, хотя ж не уверена, что спасет он от Игнатовой волшбы. Не сам он камешек оный подобрал, не сам заклятьем обплел, не сам придумал ко мне несть.
– …ты, может, и не виновата, но… прости… я не могу допустить… он и вправду к тебе привязан. Не знаю, что нашел, но если тебя не станет, он сорвется… и тогда… тогда все увидят, что он такое… если сам не сгорит…
Игнат осекся и губы облизал.
А после просто бросил камушек мне под ноги и отступил…
– Прости… – донеслося до меня.
И взвился столп огня до самых до небес.
Не рыжее.
Не желтое. И не синее даже, которому случается поселиться в заговоренных горнах. Белое пламя. Чистое, что снег первый. И лопнул мой щит, едва коснулось оно.
А я глаза закрыла.
От сейчас сгорю… стану пеплом, а с бабкою так и не перемолвилась словцом… и с Ареем… что с ним станется? А с царевичами…
…Милославою, которая…
Пламя обняло.
Окружило.
Дыхнуло жаром. И запахло сразу волосом паленым… дышать стало тяжко, а в горле заскребло… и отпустило.
Живая?
Иль целиком к заговоренному мосту перенеслася? Во плоти, как святая, про которую бабка сказывала? Я глаз приоткрыла… нет, сдается, святости во мне для этаких чудес маловато. Да и на мир иной, заповедный, сие место не похожее.
Сад.
Не сказать, чтоб обыкновенный… черемухою пахнет и так крепко, что вот-вот расчихаюся. Дорожка речным камнем мощеная. По левую сторону от ее – ветренички белые колышутся… колыхалися, ныне ж – пятно черное, не пепел даже, спеклася земля до корки…
Я присела.
Руку протянула. И убрала.
Жар идет от земли, что от печи, камни дорожки вон красные, остывають… а от ветреничков и воспоминания не осталося… а я живая.
Ущипнула себя за руку.
Живая.
И стою… дышу… кашляю, потому как в горло будто песку сыпанули… а еще… косу подпалила. Вона, волосья закрутились, обрезать придется, а я того зело не люблю… и добре, если пальца на два, а то и на ладонь… если не больше.
От дура!
Живая. А по косе печалюся.
И плачу, стою, слезы размазываю… стою и размазывю…
– Зося! Зося, ты…
Еська подскочил и по спине ляснул.
– Живая!
Я кивнула. Говорить не могла… живая… и вправду живая… стою… дышу… а косу подпалило… как я без косы… куда без косы…
И разревелася.
– Ну ты чего, Зослава… ты чего… – Еська ажно растерялся, обнял как-то… как сумел. Отвернул. – Не гляди туда… не надобно… расскажи, чего случилося… а и не гляди…
Куда не глядеть?
На пятно?
На человека, иль на тое, что с этого человека осталося… лежит, скукоженный, косточки обсмаленные… кафтанчик тот сразу полыхнул… и волосьев не осталося… а у меня коса паленая. Горюю вот. От него вовсе не осталося ничего, один только перстенек на мизинчике уцелел… с камушком синим, гладеньким, как тот…
Читать дальше