Дмитрий Христосенко - Кровь дракона. Остаться в живых

– Ублюдок! Тварь!

Резко развернувшись, маркграф вбуравил взгляд в лица нугарцев:

– Кто сказал?!

– Ну я, и что?

Ряды нугарских рыцарей раздвинулись, и вперед протиснулся здоровенный, обнаженный по пояс рыцарь. Алвин Лир! Заросший густым волосом по всему телу, с толстыми, похожими на окорока ручищами, всклокоченной шевелюрой, огрузневший, со свисающими по бокам складками жира, он, как никогда раньше, походил на медведя. Левая половина лица его была лилово-фиолетовой, а заплывший глаз совсем не открывался, зато другой – смотрел прямо на маркграфа без тени страха.

Именно этот взгляд больше всего разозлил Альгерда Турона, и он, растеряв всю свою выдержку – потом он и сам не мог себе объяснить, что сподвигло его отдать такой страшный приказ – заорал:

– Четвертовать!

Даже его рыцари содрогнулись, услышав эти слова. Сгрудившиеся кучкой ополченцы заскулили тихонько. Амельские дворяне побледнели. Нугарцы с ревом рванули на копья, но что они – израненные, уставшие, безоружные – могли сделать. Их сбили с ног и долго лупили древками копий, ножнами мечей, обухами топоров, пинали тяжелыми сапожищами, пока все они не распростерлись на земле без движения.

Алвин Лир также не бездействовал! Он сбил ударом кулака ближайшего туронского солдата и, выхватив у него копье, размахивал им то коля острием, то раздавая удары как дубиной. Он хотел погибнуть в бою, а не как баран на бойне. Алвин успел заколоть одного противника и переломать мощными ударами кости еще двоим, но его скрутили и растянули на земле. Он рычал, рвался из рук палачей, сыпал проклятьями и крыл распоследними словами весь род туронского маркграфа до седьмого колена.

Обернувшись к Альгерду Турону и, дождавшись разрешающего наклона головы, рослый солдат в коротковатой для него кольчуге поудобнее перехватил рукоять топора и подошел к бьющемуся на земле распяленному нугарскому дворянину. Сильно размахнувшись топором, туронец перерубил ниже колена правую ногу. Двое державших Лира солдат с проклятьями отскочили, их окатило струей горячей крови, бьющей из дергавшегося обрубка. Поток ругательств иссяк. Добровольный палач, помахивая в воздухе топором, обошел Алвина по кругу и нанес удар по второй ноге. Послышался приглушенный стон. Лицо рыцаря стало пепельно-серым и покрылось крупными бисеринками пота. Сосуды в глазах полопались. Из прокушенной насквозь губы тянулась ленточка крови. Туронец не торопился! С садистской улыбкой он несколько раз взмахивал топором в воздухе, словно примеряясь, и опускал его, прежде чем нанес настоящий удар. Отсеченная по локоть рука отлетела в сторону, а окрестности огласил дикий, захлебывающийся крик, в котором не осталось ничего человеческого. Ужасающая боль сломала гордого рыцаря! На земле лежал не потомок бедного, но славного рода Лиров, а воющий окровавленный кусок мяса. Вой дрогнул и раздался с удвоенной силой, когда от тела отделили последнюю конечность.

Во время казни многие туронские рыцари отворачивались и зажимали руками уши, но оспорить приказ маркграфа не осмелился ни один. Кое-кого вытошнило. Побледневшие амельцы тряслись от страха, некоторых, по примеру туронцев, вывернуло. Те из нугарцев, что пришли в себя, осыпали градом ругательств всех туронцев скопом и Альгерда Турона персонально, пытались подняться, но их вновь отправляли в беспамятство ударами по головам.

Маркграф, глядя на охрипший, содрогающийся обрубок, бросил:

– Добей!

Солдат несколько раз ударил по мотающейся голове, прежде чем Алвин затих окончательно.

– Подонок! Гад! – раздался молоденький, звонкий голос.

Альгерд удивленно обернулся: все нугарцы валялись без сознания, и он просто не ожидал, что кто-то еще осмелится подать голос.

Из рядов столичных дворян выскочил молоденький – лет семнадцать-восемнадцать, не больше! – дворянин и, приняв горделивую позу, патетически воскликнул, явно копируя кого-то из древних героев:

– Ты – бешеный зверь! Тебе не место среди людей!

Увы, реальная жизнь зачастую имеет мало общего с героическими сказаниями!

Вжикнул выхваченный из ножен меч и погрузился в живот паренька. Он дико заорал и упал, пытаясь удержать ползущие из разреза кишки.

– Не тебе на меня тявкать, щенок!

Маркграф стряхнул с меча капли крови и убрал его в ножны. Забрался в седло.

– Поехали, – махнул он рукой своей свите.

– Сэр!..

Альгерд обернулся. Окликнувший его солдат указал на болтающихся на веревках и осыпающих всех ругательствами повешенных и спросил: