Юрий Мори - Ментакль

Сюда он больше не вернётся, это было понятно сразу.

Добросил тем временем взял деньги у матери Валенка, небрежно, словно старую газету, скомкал, сунул их в заплечный мешок. Прошёлся по квартире, иногда останавливаясь то у книжных полок, то перед картинкой на стене, изображающей заснеженную деревню, то у окна, внимательно глядя вниз. На детской площадке играли в песочнице малыши, рядом на скамейке бабки возбуждённо квохтали, обсуждая что-то. Не иначе, последние события в столице: «Лебединое озеро» всё-таки гениальное музыкальное произведение.

Шедевр мастера. Та-та-тата, тарам-пам-пам.

– Мир слаб, мир неустойчив и холоден, – внезапно сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Спастись и победить может только братство, союз связанных между собой душ. Братством силы нарекаю его я, и сегодня первый апостол последует за мной во имя спасения.

Он обернулся к Валенку, стоящему уже за его спиной в готовности, с рюкзаком, набитым вещами.

– Волею ночного ангела и адского огня, брат мой, нарекаю тебя… В голову ничего и не приходит. Ну пусть, Силохват Первозванный. Да. Коряво, конечно, извини. У меня с фантазией туговато сегодня.

И приятель, и его мать слушали Стаса с совершенно пустыми глазами, словно куклы. Можно матом ругаться, можно псалмы петь – им всё равно.

Он усмехнулся. Его путь – никакое не будущее братство, это так, кормовая база. Его путь могущество и одиночество; у богов не бывает друзей.

Добросил поднял руку, словно показывая кому-то дорогу. Валенок вздрогнул, его мать опёрлась о стену, будто внезапно обессилела. На детской площадке, прямо из песочницы, поднялся небольшой вихрь, крохотное рукодельное торнадо, закрутилось в воздухе штопором, поднялось на несколько метров вверх и упало колючим дождём. Песок обрушился на детей, на заткнувшихся наконец бабок, ссыпался вниз будто из ладони великана.

– Поехали, брат Силохват. Поехали. Нас ждёт великое будущее.

Цепочка следов по дуге уходила между деревьями.

Ветер стирал отметины на снегу, завывал, щедро сыпал снежными зарядами. Перепуганный заяц мчался, не обращая внимания на погоду – сейчас бы под куст, да отсидеться, но нет. Невидимое и неслышимое гнало его подальше отсюда, куда угодно, лишь бы не оставаться на месте – навстречу волкам, под ружья охотников, пусть даже на присыпанную снегом дорогу. Плевать.

Он бежал, и его можно было понять.

Разное можно встретить в русском лесу: знакомое и непонятное, тревожное и до боли родное. Такие уж у нас края, непредсказуемые, словно национальный характер.

С хитринкой, но добрые – просто очень глубоко внутри.

Вот эти, например, три десятка построек в лесу, обнесённые высокой – метра четыре, повыше иных деревьев рядом – оградой, гордо именовались городом. Хотя раньше, при советской власти, даже до деревни или хуторка они никак не дотягивали. Ферма она и есть ферма, постоянное место жительства для коров перед тем, как их, сердечных, отправят на мясо в скотобойню, где всё давно пропахло страхом и кровью.

Пусть не людей, только бурёнок, но всё равно – некогда Божьих тварей, тут уж как ни крути.

Но не так давно это стало городом: так решил с момента основания (а на деле, конечно, захвата пустующих строений, к которым и дорога, и действующая – о, чудо! – линия электропередач вели со времён упомянутой власти) глава братьев Добросил. Упоминать этого человека вместе с его пышным титулом от братьев требовалось в письменном виде с больших букв, а на словах – с почтительным придыханием, делая возвышенное выражение лица. Ну а что, имя у него такое. Тщательно собранное из красивых кусочков им самим, будто новомодный паззл – сопливым мальчишкой.

Затем и он изобрёл имена остальным братьям, да и всему посёлку заодно.

Город Братское, так-то вот. Потому как расположилось здесь Братство Силы (насчёт букв и выражения лица поступать таким же образом), средоточие талантов и единственная верная религия на всём постсоветском пространстве. Никаких обещаний загробного блаженства, торжества духа и спасения души, если что; всё, как в хорошем ресторане – здесь и сейчас.

Но, как и в кабаке, кто-то открывает с поклоном двери и принимает в гардероб шубы, другие таскают баки с помоями, а самый удачливый вальяжно сидит за столом, благосклонно кивая: да, ещё немного шато ляфон-роше, благородный напиток, господа присутствующие!

И омаров, непременно, омаров.

Все они – люди, все присутствуют в ресторане, но насколько отличаются их, занятые волею судеб, позиции. Зато обещанное исполняется при жизни.