Сергей Семенов - Цена свободы [litres]

– А кто тут еще?

– Да бог знает, – невесело отозвался Ромка. – Всех, кого подобрали – с собой тащат. Зачем-то мы им понадобились.

– А наши тоже здесь?

– Нет. Кажись, всех по разным вагонам рассовали, – сказал товарищ. – Я только дядю Никиту дозвался, он в дальнем углу сидит. Хорошо его отделали, когда нас вязали. Еле оклемался.

Михей подвинулся к стене, глаз прилип к «амбразуре». Там, на воле, стоял погожий денек. Летели мимо березы и елочки, мелькали жерди столбов. Словно не состав катился вдаль, а рощи и перелески торопились куда-то, убегая от поезда. Поглазев с полминуты, Михей оторвался от бегущих мимо картин. Голова закружилась, и парень почувствовал резь в мочевом пузыре.

– Ром, а ссать в штаны, что ли?

– Там дырка в полу, – сказал Ромка и ткнул пальцем в темноту. – Только еще фиг доберешься.

Михей выматерился, и путешествие впотьмах началось. Пришлось ползти на коленях. Парень то и дело задевал кого-то, и потревоженное «препятствие» недовольно ворчало. Михей добрался до «очка», глянул вниз, на мелькающие шпалы. Отверстие, прорубленное в дощатом полу, – вот и все удобства. Резко ударил в ноздри запах отхожего места. Сидящие возле дыры люди-тени зашевелились, пропуская его по нужде. Михей кое-как справил нужду и полез обратно. В голове после удара прикладом гудело, словно туда забрался рой пчел.

Внезапно кто-то вцепился ему в руку. Парень вздрогнул, непроизвольно освобождаясь от хватки. Из темноты долетел знакомый голос.

– Мишка!

– Дядя Никита, – обрадовался Михей. – Как ты тут?

– Хреново, – посетовал мужчина. Слова давались ему с трудом. Может, его по лицу били?

– Айда к нам, – позвал парень.

– Не могу, – выдавил мужчина. – Ногу отбили и бок, суки. Шевелиться больно. Я тут посижу немного, отойду. Сам-то как?

– Терпимо, – ответил Михей. – По голове прикладом двинули, но до свадьбы заживет.

– Ты иди к Роме, – сказал дядя Никита. – Будет туго – позову.

– Хорошо, – кивнул парень, хотя мужчина вряд ли его видел. Стиснув шершавую ладонь односельчанина, Михей пополз обратно. Вздох облегчения вырвался из груди, когда он прислонился к стенке вагона возле Ромки.

– Башка трещит, – пожаловался Михей товарищу. Осторожно ощупал голову рукой – вроде бы не пробили. И то хорошо.

– Тебя, видать, знатно приложили, – расстроенно сказал Ромка. – Ну надо же. Откуда эти черти только взялись? Вот тебе и съездили поторговать.

Рядом снова завозились. Качнулась в сторону Михея неясная тень, и в полумраке мелькнуло изможденное лицо старика.

– Сынки, пустите, невмоготу, – просипел он. Двигался дед тяжело, на четвереньках. Сидящие рядом посторонились, и мужчина медленно, словно раненый боец, пополз к «очку». Справив нужду, он так же долго пробирался обратно, наступая на чьи-то ноги и руки. Тишина то и дело отзывалась ругательствами и ворчанием. Наконец дед пропихнулся на свое место и притулился возле друзей. Грудь его мерно вздымалась и опадала, дышал старик хрипло, будто неизлечимый астматик. Лучик света из щели пощекотал лицо мученика, и Мишка заметил, как из-под прикрытых век выскользнула одинокая слезинка. Она неспешно поползла вниз и спряталась в глубокой морщине.

– Дожить не дали спокойно, твари, – прошепелявил дед и закрыл глаза. Михей отвел взгляд. Вроде бы шевельнулась на дне души жалость, но чем он мог помочь? Парень прогнал грустные мысли и повернулся к Ромке.

– Сколько народу в вагоне?

– Человек двадцать, может, больше. Напихали нас сюда, как окуней в бидон. Даже не знаешь – чего от этих уродов ждать.

– Ничего хорошего, – прилетело из темноты. – Привезут сейчас в тюрягу, и будешь на эту сволоту спину гнуть, пока не сдохнешь. Коню понятно, что им рабочие руки нужны. Стали бы они нас просто так тащить невесть куда.

Михей и Ромка не нашли, что ответить незнакомцу. Уж больно услышанные слова походили на правду. Мишка вдруг припомнил рассказы бабки про то, как ее отца в войну утащили в плен немцы. И пахал прадед на неприятеля три года в лагерях, чуть не окочурился. Бабка потом, когда говорила про каторжного папку – слезами обливалась. Михей и не вникал в болтовню старухи, а сейчас отчетливо понял, чего им грозит. Ожили в памяти бабкины рассказы, и в душе поселилась тоска.

Знать бы, что их ждет…

Время в темноте ползло медленно, будто издыхающая гадюка. Наконец грохнуло за перегородкой, дверь распахнулась, и в проеме возникла коренастая фигура с автоматом наперевес. Мощный торс затянут в резиновый костюм химзащиты, лицо – словно маска без эмоций, щека перепахана свежим шрамом. Глаза-щелочки уставились на узников с нескрываемым презрением.