Евгений Щепетнов - Ботаник. Изгой

Усмехнулся — первая, о ком вспомнил — девчонка-убийца, которая намеревалась лишить меня жизни. А уж потом старуха, которая заботилась обо мне всю мою осмысленную жизнь. Неблагодарность, ага. Дети всегда неблагодарны. И только потом понимают, какими они были дураками, и как много не успели сказать родителям…а уже и поздно. Нет родителей. И никогда в этой жизни не будет.

Я вздохнул, сложил в полотняный мешочек то, за чем собственно приходил, и…пошел кормить Уго, который упорно передавал мне картинку с миской и горой наваленного в нее мяса. Мда…эдак я его не прокормлю! Надо будет что-то придумывать.

Я посмотрел в «смотровую» щель, и отодвинулся, не поверив своим глазам. Потом еще раз посмотрел. Снова застыл у стены, невольно помотав головой — не верю! Глазам своим не верю! Вздохнул и уже не отрываясь смотрел на происходящее минут пять. Вернее — не на происходящее…тьфу! Смотрю на двери в комнату, пытаюсь понять — заперты они, или нет, а сам волей-неволей возвращаюсь взглядом туда, где свиваются в клубрк четверо взрослых здоровенных мужиков. Голых мужиков.

Я не гомофоб. И никогда не был гомофобом — ни в юности, ни тем более на склоне лет. В ранней юности я вообще не подозревал о таком явлении, как гомосексуализм, и только когда в кинотеатре ко мне подсел добрый дяденька и начал гладить по ляжке — понял, что тут что-то нечисто. От дяденьки я свалил подальше — благо, что свободные места были, а потом расспросил ребят — что почем. Они посмеялись, рассказали, и я стал немного старше и умнее.

В СССР за ЭТО сажали, и надолго. Представляю, каково приходилось этим больным людям в заключении, сколько они там претерпели унижений. Считал и считаю — сажать за то, что у человека в голове что-то сдвинулось и он стал предпочитать секс со своим полом — просто глупо. Лечить таких надо. Явный ведь сдвиг в психическом состоянии. Психбольные! В психлечебницу, и вперед! Давай выбивать из них дурь с помощью уколов, гипноза и всякой такой штуки. А когда излечились — выпускать на волю. Ну что за чушь — когда убийцу, зарубившего свою мать топором, полгода лечат и потом выпускают, а какого-нибудь там несчастного режиссера-гомика законопачивают в места не столь отдаленные на несколько лет! Несправедливо ведь, несоразмерно. Хотя и фильмы его полное говно. Иногда думается, что за плохие фильмы надо сажать — дабы неповадно было.

Вот если совершил преступление — изнасилование, к примеру, растление малолетнего — тогда на долгие годы, и в самую что ни на есть жесткую «черную» зону. Чтобы там повесился на полоске, выдранной из простыни. А просто за свои наклонности…глупо.

Хоть и признаю — когда за это дело гоняли по-полной, с уголовной ответственностью и все такое — не было нынешнего разгула европейской толерантности. Гораздо меньше вовлекали детей и подростков.

Впрочем — на эту тему можно говорить еще долго. Что делать с этими, конкретными развратниками, так увлекшимися своей игрой? Ишь, как пыхтят да стонут басом! Развлекушки, понимаешь ли устроили! Праздничек! Изгнали узурпаторов из склада, и понеслось празднование. Я вот лично никогда не пойму. И не надо мне рассказывать, что сыр с червями и гомосексуализм — это хорошо. Я знаю, что такое хорошо, и что такое плохо. А будете приставать — могу и в пятак зарядить. Хоть и терпим донельзя.

Достал из сумочки, повешенной через плечо, уже опробованную в действии трубку. Она заряжена. Вынув пробку, аккуратно приставляю трубку к дырочке для наблюдения, и одним выдохом, соблюдая все меры предосторожности выдуваю мельчайшую, напитанную магией «пудру» сквозь пятимиллиметровое отверстие. Часть «пудры» все равно попала на меня — на одежду, на лицо. Неприятно, но через некоторое время пыль перестанет быть токсичной. Ну а я уже принял противоядие, так что мне это не страшно.

Приник глазам к отверстию, смотрю…кувыркаются, голубки! Все им пофиг!

Пыль повисла в комнате легким туманом — на солнце видно, но не так, чтобы очень. Ее очень мелко нужно измельчать, а еще, когда пыль напитана магией — она повисает в воздухе как туман. И опускается медленно-медленно…хватает времени, чтобы заполнить небольшое помещение примерно двадцати-тридцати квадратных метров. Может и больше, но я не пробовал. Главное, чтобы без сквозняка.

Десять минут понадобилось, чтобы голубки наконец успокоились и впали в забытье. Долго, на самом-то деле. Видимо в их крови так бурлили гормоны, что действие яда замедлилось вдвое. А может снадобье за эти месяцы слегка выдохлось — я его делал перед самой поездкой в столицу. Наклоняюсь, толкаю камни замка и вхожу в комнату, все еще заполненную ядовитым туманом. Он почему-то пахнет анашой. Да именно так — терпкой, резко пахнущей коноплей!