Жора Огарский (Oldevergreen) - Рио-Рита [litres самиздат]

Доброй души человек Любонька. Будучи медиком, она сама договорилась в больнице, что будет давать ему препараты дома и забрала из казенных стен. Дома легче, да и спокойней, корчись сколько хочешь, и никто не видит, кроме Гани да Любы.

Так и ходит каждый день сердобольная, прибирает, ухаживает за ним, уколы делает, ставит капельницы и ничего не просит взамен. Дай ей Бог здоровья!

***

Как отлежался после ножевых, вышел на работу и снова пил. Пил пока инсульт не шибанул. Тогда и пить бросил и курить. Доктор правильный попался.

– Хочешь жить? Пять лет хочешь? – спросил тогда доктор.

– Хочу.

– Бросай пить. А десять-двадцать хочешь?

– Не отказался бы.

– Бросай курить!

Так и бросил все. Непросто было. Но смог! После инсульта восстановился почти полностью.

А Сашка Шевцов уже в могиле давно. По пьянке, за «хулиганку» в милицию забрали, там и умер. Есть подозрения, что забили менты насмерть, «увлеклись», как говориться.

С тех пор прошло немало лет. Старик давно на пенсии.

***

– Скажи мне, Ганя, где справедливость?

– Ты о чем, ВиктОр?

– Вот я – никчемный человек, а живу еще, небо копчу! А Ленка моя, уже столько лет в могиле лежит?

Ганя пожал плечами.

Старик застонал. Он чувствовал, как снова черная, тяжелая боль начала зарождаться внутри. Едва заметная – темный сгусток, который обязательно разрастется и проникнет в каждую клеточку тела, разрывая сознание в клочья. Остается надеяться, что раньше Люба сделает укол.

***

Гимнастерка неприятно липнет к телу. Стараясь не издать ни одного звука, Виктор, прижимаясь спиной к стене, потихоньку снимает с плеча ППШ, берет наизготовку.

Медленно ступая, стараясь обходить битое стекло и щепки, он поднимается на третий этаж. Не доходя один пролет, остановился и прислушался. Тихо. Прижавшись к облупившейся стене спиной, держа на прицеле дверной проем в квартиру на третьем этаже, он боком заскользил к нему, как тень. Каждый стук сердца, словно удар колокола, глухим звоном отдавался в ушах. Пот застилал глаза. Звуки боя на соседней улице, словно пропали, ушли на задний план. Все чувства обострились до предела. В квартире кто-то был!

Стоя спиной к стене у дверного проема, подняв автомат дулом кверху, Виктор задержал дыхание, и слушал.

Шорох!!! Перебежка внутри квартиры. Справа-налево. Цель слева от двери.

Виктор очень медленно начал сползать вниз, скользя спиной по шершавой стене, сильно закусив от напряжения нижнюю губу. Присев на корточки, он сделал глубокий вдох, чуть оттолкнулся спиной от стены, заглянул в квартиру и тут же принял прежнее положение. Он увидел цель, точнее ноги. Человек стоял слева, совсем рядом, прячась за массивным трюмо. Эх, жаль нет гранат!

Неслышно выпрямившись, крепко сжав в руках ППШ, Виктор вступил в квартиру. В этот момент, буквально метрах в двух от него, из-за трюмо шагнула невысокая фигура.

– Стоять сука!!! Стояяять!!! – заорал боец. Палец на спусковом крючке побелел.

– Nein! Nicht Schießen, Onkel! Bitte!!! – закричала фигура высоким голосом.

– Стояяяяяяяяяять! – крик прозвучал вместе с выстрелами.

За долю секунды до автоматной очереди, Виктор увидел широко распахнутые васильковые глаза на веснушчатом совсем еще детском лице. Через мгновение штора за спиной немца была в кровавых ошметках. Фигура рухнула.

Виктор, снял с головы пилотку и вытер ею струившийся по лицу пот. Опустив оружие, лейтенант прошел к телу. Присев рядом, он пошарил по карманам и вытащил фото, подписанное с обратной стороны на немецком. На фото была семья – мать, отец, маленькая дочка, которую отец держал на руках и сын. Виктор приподнял и перевернул труп лицом вверх. Это был гражданский – мальчик лет четырнадцати. Удивление застыло на лице убитого. Один васильковый глаз смотрел прямо в лицо бойцу, из пустой глазницы второго вытекала на щеку и за ухо темно-алая струйка.

***

С диким криком, переходящим в хрип, обливаясь холодным потом, старик очнулся и попытался сесть в кровати. Ему удалось лишь чуть опереться на локоть. Пытаясь отдышаться, сплевывая кровь, он посмотрел в сторону кресла.

– Ганя, ты здесь?

– Здесь ВиктОр.

Старик вновь откинулся на подушки. Полежав так некоторое время, ожидая прихода настоящей боли, он вдруг почувствовал легкость. Внезапно, ему стало лучше. Боясь пошевелиться, он лежал с закрытыми глазами, ощущая бесконечное облегчение.

– Ганя, мне намного лучше! – через какое-то время произнес старик.

Ганя встал с кресла, медленно подошел к больному и наклонился над ним.