Тут Трухина осеклась. Ведь ни у одного из нас нет детей. У Трухиной так и не завелись, она и не стремилась. А мой Марк погиб во время прорыва в шестьдесят третьем, сделав меня человеком, которому нечего терять. Проблема в том, что я боюсь быть этим человеком. Что если потеря единственного близкого мне человека сделал меня чёрствым к чувствам других людей? Как понять, что ты испытываешь боль на том же уровне, что и они? Что отчаяние рвет нас с одинаковой силой?
Но потом Трухина сказала:
– Видишь? У нас даже детей нет. У нас нет никого. А мы все равно печемся о судьбе этого гребанного человечества!
Я поразился ее острому уму, так метафорично подчеркнутому острыми срезами ее неменяющегося в длине каре, но сменившего цвет на глубокий серый.
Трухина протянула руку через стол. Наши старые, но цепкие ладони сжались с былой силой, как сорок лет назад.
– Только ты и я, Светка, – прошептал я, – только ты и я спасем остатки людей.
Трухина кивнула и грустно улыбнулась.
Мы – те из немногих, кто собственными глазами наблюдали мощь зараженных чудовищ, мы знаем, на что они способны. И мы ни за что не пустим человека на поверхность, чтобы быть растерзанным этими чудовищами.
Не в нашу вахту.
Мы разошлись по своим углам. Едва я зашел в свой кабинет и плюхнулся в привычное кресло во главе металлического стола, за которым собирались Падальщики еще месяц назад, я вдруг снова почувствовал пустоты в думах, которые тотчас же заполнились воспоминаниями под стать моей неуверенности.
Теперь уже по прошествии времени и произошедших событий, реальность воспринимается совершенно не так, как я ее представлял, размышляя о свержении Генерала. Ненавижу амбиции. Они ослепляют. Заставляют поверить, что сделав то и это, ты обязательно достигнешь желаемого. Но ты ни на йоту не задумываешься над тем, чего тебе это будет стоить. Ты даже не подозреваешь, что внутреннее Я взбунтуется избранным методам, посчитает их чересчур жестокими, а то и противоестественными, и вот ты уже стоишь обманутый самим собой и не понимаешь, как тебя сюда занесло и что делать дальше. И вроде бы все прозрачно и ясно: нас ждет смерть, если не бороться за свою жизнь всеми средствами, даже зверскими, если придётся. Но отголоски умирающей под гнетом апокалипсиса морали заставляют сомневаться и задают один и тот же вопрос: может, есть другой способ?
Я пытался найти самого себя в этих двусмысленных думах, пытался найти верный ответ, прибегая к опыту прошлых лет. В такие моменты неуверенности меня всегда уносило к Тесс.
– Почему ты так остервенело рвешь свой зад ради них? Ты рискуешь своей жизнью больше обычного!
Она стоит возле моего стола с решительным выражением лица, обещающим противостоять моим уговорам до обморока.
– Ответь на вопрос, и может, если я услышу понравившийся ответ, я отпущу тебя в миссию!
– Почему я спасаю людей? – переспрашивает она.
Я жду.
– Потому что вы так учили!
– Неправильный ответ!
– Так гласит Протокол! – пытается она еще раз.
– Неправильный ответ!
Она тяжело выдыхает, по ее бегающим глазам я понимаю, что она пытается разобраться в себе, отыскать причину своего врожденного чувства самопожертвования ради чужих людей. Наконец, она что-то нащупывает и крадучись шаг за шагом, как к зашуганному котенку, подбирает подходящие слова.
– Потому что это правильно, – почти шепчет она.
Я хмурюсь. Я допытываюсь. Хочу сломать ее.
– Это нелогично! Ты высоконатренированный солдат, твои навыки стоят годы тренировок и десятки лет опыта инструкторов! На тебе экипировка ценой в десятки лет трудов исследователей, компьютерщиков, баллистов! Ты молода и, возможно, обладаешь потенциалом зачать! Ты все то богатство, что у нас есть! И ты хочешь все это обменять на 80%-ный риск быть убитой там наверху! Так яснее выражаюсь?
Я даю понять, что ее двусложный ответ недостаточен.
Она смотрит в пол, хмурится, внутренне борется со всем тем, что я только что сказал, снова пытается подкрасться к запуганному мохнатому малышу. Она смотрит на меня мокрыми глазами, словно я безжалостный бог, который решает ее судьбу себе в угоду.
Тесса была особенной. Она всегда умела противостоять моей жестокости.
– Потому что все это неважно, – говорит она хриплым от слез слов.
Да, я нажал на больное.
– Экипировка, мои навыки, моя жизнь… Все это ничто. Главное – помочь тому, кто нуждается. Любым способом .
Читать дальше