Айя Сафина - Падальщики. Книга 3. Испытание выживанием [litres самиздат]

С этими словами Полковник встал с наглым скрипом стула по-хозяйски и удалился из штаба.

Я упал на спинку потрепанного компьютерного кресла, пружины уныло завыли в такт моим нервам.

– Он будет тянуть до последнего с Падальщиками, – прохрипела Трухина.

– Пусть тянет. Со временем все больше отсеков будут приходить в негодность, перенаселенность толкнет людей на крайние меры, начнется давка и борьба за кусок территории на базе. Крайслер сам начнет уничтожать лишних.

Я закрыл глаза и постарался представить грядущие времена. Несмотря на обилие смертей и крови, они не наводили ужас на меня. И тогда я задумался, а не стал ли я бездушным ублюдком?

– Помнишь Клуж? – внезапно спросил я тихо.

Трухина взглянула на меня своими узкими серыми глазами, над которыми нависли хмурые брови-ниточкой. Глупый вопрос. Разумеется, она помнит.

– Скажи мне, мы стали одними из них?

Трухина поняла, о ком я. Ромашка и Пекарь первыми взбунтовались там в горах, где скопилось порядка четырех тысяч беженцев со всех концов Европы. Не хватало не только места, но и продовольствия, и питьевой воды. А из-за отсутствия медикаментов людей начали снедать болезни. Человечество было заперто между двух огней: смертельный вирус, превращающий в монстров, и вирусы оспы, кори, инфекции менингита. Пекарь с Ромашкой всполошили солдат, уставших быть няньками простым людям, и покинули Клуж с половиной нашей бронетехники. Мы остались с четырьмя тысячами людей практически голыми перед опасностью, что поджидала нас у подножия гор.

– Мы не предатели, – вдруг произнесла Трухина.

По ее взгляду в никуда я понял, что она пребывала со мной в том же моменте прошлого.

– Мы не бросаем свой дом, а защищаем. А те ублюдки оставили нас беззащитными на произвол судьбы и чихать они хотели, как мы подохнем: от холода, голода или же вируса.

Это было правдой. Мы всегда защищали людей, как то воспитал в нас Исайя. Защищали всех, кто того просил. А потому обнаружив Желяву, мы вернулись в Клуж и забрали всех тех, кто там выжил. Сегодня их дети ходят по коридорам подземелья, и черт возьми они должны быть благодарны нам за каждый шаг, что делают в этих коридорах. Без нас их бы сегодня не существовало.

– Тогда мы тоже теряли людей, кто от болезней помер, кто хиляком был сам по себе. Работал естественный отбор. Также, как и сегодня.

Трухина говорила все тише, потому что произносить подобное было сложно. Мы не изверги, мы не хотим людских смертей, не для того мы их спасали. Но на базе скопилось слишком много «тяжелого» населения, которое тормозит нашу телегу и создает риски всем дружно опрокинуться в пропасть. С благородными намерениями спасти всех главное правило «не навреди». Осознавай количество ресурсов, мощи, которой обладаешь, но не переусердствуй, иначе загубишь всех. Иногда благие стремления разбиваются о суровость обстоятельств, от которых не уйти, они заставляют тебя приземлиться и принять решение. Нелегкое.

– Хочешь узнать, превратился ли ты в негодяя? Тогда ответь на вопрос: как ты спишь после того, как убил Исайю? – Трухина нагнулась над столом и шептала наш секрет.

Хороший вопрос. Именно, как ты спишь? Не «как ты себя чувствуешь» или «планируешь ли суицид»? А именно, как ты спишь? Потому что в ежедневной рутине твое истинное Я сидит смиренно глубоко внутри, не смеет высунуться и затмить твое сознание тяжелыми думами над нравственностью и тем, что правильно, а что нет – оно понимает, что ты занят важными делами для охраны своего тела, для построения своего мира. Оно терпеливо поджидает момента, когда ты опустишься на подушку и единственной твоей целью будет – избавиться от мыслей, чтобы поскорее заснуть. Вот тогда твое Я находит пустоты в думах и заполняет их вопросами, на которые ты отвечаешь душой: я не люблю этого человека, надо делать больше добра, я скучаю по маме…

Я ухмыльнулся.

Тесса всегда пользовалась этим временем пустот в голове и расспрашивала меня о самом сокровенном, а мое внутреннее Я и было радо поделиться, потому что не с кем было разделить боль.

– Я каждую ночь стою перед ним с пистолетом в руке, раздумывая над тем, стрелять или нет, – ответил я, глядя в пол.

– И? Стреляешь или нет?

Трухина знала ответ, потому что знала меня, как облупленного.

Я покачал головой.

– Видишь? Мы по-прежнему мы. Как и сорок лет назад. Мы беспокоимся не о себе, а о тех людях, что должны пережить нас. Если ради этого придется делать тяжелый выбор, принимать отвратительные решения, мы единственные, кто сможет это сделать. Какая разница, через что мы проходим, если это подарит нашим детям будущее?