Анна Ветлугина - Свидетели Чистилища [litres]

Ноги по-прежнему дрожали. А под ногами хрустело битое стекло. Я вышел из подъезда, машинально ощупал карман и обнаружил, что фонарика нет. Конечно. Фонарик использовался вчера. С его помощью я осматривал свою постель в момент обнаружения в ней Игорька. Затем стычка, падение, выход Харитона… Положить обратно в карман такой ценный предмет сил уже не хватило, а утром за суетой совсем запамятовал. К тому же нам раздали факелы – мы их и использовали.

Прикидывая, сколько рентген уже получил за сегодня, я поперся к «Шаурме». Надо же было куда-то идти?

Мне показалось, что я брежу наяву, когда среди бурьяна появилась тонкая фигурка в черной футболке и с черным рюкзачком.

– Мара! – закричал я изо всех сил, как будто этот крик мог что-то изменить в моем бытии.

Она никак не отреагировала. В ответ на повторный окрик начала пританцовывать – просто-таки сюр какой-то; впрочем, я тут же вспомнил о ее пристрастии к музыке. Подбежал, намереваясь сдернуть у нее с головы эти гребаные наушники, и тут она наконец-то соизволила заметить меня.

– Привет! Пастилку хочешь?

– Да какую пастилку! Ты куда подевалась? Я вчера, наверное, уже месячную норму этой гадости получил, все ходил тут, тебя разыскивал!

Мара невозмутимо перевернула кассету в плеере, начала перематывать пленку.

– Вчера… я люблю у битлов песню про вчера. Хочешь послушать?

Придушить ее хотелось, если честно! Интересно, понимает ли она, что речь идет о жизни человека? Или ее апатичность и фатализм распространяются вообще на всех?

– Мара, ты прости, конечно, но мне не до музыки. Я сейчас такое видел! Ты и представить себе не можешь! Но это неважно. Важно, что Жорка – мой единственный близкий человек, я не могу думать ни о чем другом, пойми! Поэтому музыка – это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

– Это очень плохо, когда близкий человек только один. Лучше уж вообще ни одного, как у меня. А хочешь, я стану твоим близким человеком? Даже твоим братом могу. Ну то есть сестрой. Я ловкая и сообразительная. Хочешь?

И что отвечать на такое? Обижать ее сейчас никак нельзя.

– Ну… почему бы и нет? – Кажется, я очень неуверенно это сказал, она как-то вся сразу поникла. Потом сжала руки в замочек и сказала совершенно другим, безразличным тоном:

– Да говорила я с Оскаром про твоего брата, говорила.

– С Оскаром?

– Ну да, с Боссом. У него имя есть, представляешь? – съехидничала девушка.

Представляю. Прекрасно представляю. Я его имя знал, еще даже не выехав из Барнаула.

– И что сказал твой Оскар?

Она резким жестом сунула наушники в рюкзак.

– Он не мой и вообще ничей. И от него тут многое зависит, если ты еще не понял…

– Извини.

– …а ты полез поперед батьки и сильно испортил себе все. Вот зачем ты повел туда своих могильщиков? Я как услышала про драку – сразу поняла, что это ты. Я, конечно, договорилась, чтобы он принял тебя. Но если он поймет, что именно ты провел в подвал этих идиотов, тебе несдобровать.

– Весело. А про Жору он что-нибудь сообщил?

– Босс вообще-то не информбюро. Но Оскар заинтересован в том, чтобы старший Белецкий был жив, это даже мне понятно. Иначе он не стал бы назначать тебе аудиенцию – ты для него такой же источник сведений о своем брате, как и он для тебя. Почему ты не подождал меня и начал суетиться?

Так. Я запрокинул голову и выдохнул. Надо мной висели облупившиеся буквы вывески.

– Ты не пришла вчера: ни через два часа, ни через три, ни поздно вечером! Откуда мне было знать, придешь ли ты вообще? Ты могла забыть, ты могла забить, тебя мог найти и запереть отец. Или подработка тебе какая-нибудь подвернулась, почему бы нет? Я тебя вижу второй раз в жизни, как же я могу полагаться на незнакомого человека?

Она вдруг улыбнулась, но не мне, а куда-то в сторону.

– Ну да, не пришла, правда. Извини. Я просто заснула в монастыре, в храме. Я всегда там засыпаю почему-то. Там очень спокойно, будто ты домой вернулся наконец.

– Ничего себе спокойно! Там же эти адские псины живут! Вообще не понимаю, почему тебя еще не растерзали… – Меня передернуло, едва я вспомнил поверхность моста, намазанного, словно бутерброд, толстым слоем внутренностей.

Она проигнорировала мои слова. Спросила, роясь в рюкзаке:

– Ну что, пойдешь к Боссу?

– У меня разве есть варианты?

– Варианты всегда есть. И Босс не волшебник, между прочим. Ваш разговор – еще не гарантия, что ты найдешь брата. Пошли. И съешь пастилку, а то еще в обморок свалишься.

Кажется, лакрица уже очень скоро перестанет напоминать мне Германию. Противный вкус, но да, она права, надо съесть хоть что-то.