Макс Мах - Госпожа адмирал [litres]

История, которую Лиза рассказала Малин, не отличалась изысканностью, но звучала вполне в духе времени. Женщина-воин – валькирия или что-то в этом роде – из далекого Датского королевства вышла замуж за польского дворянина. Жила в Польше и Московии, сражалась с османами и прочие глупости. Нынче она вдова и путешествует в целях расширения кругозора. Разбойники опоили ее каким-то зельем и хотели то ли надругаться, то ли продать в рабство нехристям-мамелюкам. Очнувшись голая и в цепях, дева-воительница смогла освободиться и, не найдя своего платья и багажа, надела то, что нашлось в разбойничьем логове. Убегая оттуда, она наткнулась на карету Малин и смогла разогнать нападавших, а кого-то даже ранила. Но, увы, ни кучеру, ни слуге милой Мадалены, ни сопровождающему девушку кавалеру она помочь ничем уже не могла.

Впрочем, разговор этот на ломаном-переломаном франкском состоялся несколько позже, когда женщины добрались наконец до виллы Марии дель Бальцо, приходившейся Мадалене троюродной или даже четвероюродной бабушкой. Лизе удалось совладать с лошадьми, и, сидя, как форейтор, на левой передней кобыле, она доставила спасенную ею девушку к месту назначения. Их приезд вызвал много шума. Переполох случился аутентичный. Еще бы! Нападение разбойников на карету юной д'Эсте и ее чудесное спасение, которым Мадалена была обязана храброй и сильной женщине из дальних северных земель. Угомонились лишь под утро, когда слуги привезли на виллу тела убитых. Лизе они были по большей части безразличны, но аборигены реагировали на смертоубийство чрезвычайно остро. То ли войны у них давно не было, то ли женщины из высшего общества с этой темой обычно не пересекались. В любом случае это было не ее дело. Она здесь чужестранка, и этим все сказано.

Лиза помылась, благо служанки довольно расторопно сообразили ей горячую ванну, перекусила чем бог послал, то есть белым хлебом, козьим сыром, медом и фруктами, выпила пару бокалов вина и, наконец, осталась одна в отведенных ей покоях. Не слишком удобная кровать, жесткий валик под головой, жаркое шерстяное покрывало… Сервис не впечатлял, но это было всяко лучше, чем ничего.

Другое дело, что, оставшись одна, Лиза вполне оценила всю подлость ситуации, в которую угодила. Афаэр ее, конечно, спас от неминуемой гибели, и за это ему огромное человеческое спасибо, но в результате она, как пробка из бутылки, вылетела из того мира, к которому успела не просто привыкнуть, прикипеть. Без возврата, и это было то главное, с чем ей теперь предстояло жить. За «стеной» остались Рощин и Надежда, друзья и сослуживцы, враги и любовники с любовницами. И, разумеется, небо, летать в котором оказалось упоительным занятием. «На той стороне» осталась вся ее жизнь со всеми деталями и подробностями. Там осталась ее любовь и в какой-то мере ее собственное «Я», поскольку, как ни крути, адмиралу Елизавете фон дер Браге нет места нигде, кроме того мира и того времени. И ведь это не в первый раз. Такое уже случалось с ней прежде, и Лиза отлично помнила ту ночь в госпитале, когда окончательно поняла, что возврата к прежней Елизавете Берг нет и не будет.

Сжало сердце, да так, что хоть вой на луну. Но глаза остались сухими, хотя, наверное, стоило бы всплакнуть. Выплакать горе и тоску, примириться с судьбой…

А через полгода они с Мадаленой приехали во Флоренцию. Лоренцо Медичи нашел девушке достойную партию и вызвал дальнюю родственницу к себе. Но Малин теперь без своей спасительницы и шагу не делала. Лиза в ее глазах была настоящей валькирией, хотя итальянка такого слова, разумеется, никогда не слышала. Впрочем, про викингов здесь знали. Как не знать. Датчане да норвежцы здесь, в Италии, в особенности на юге, в Сицилии и Калабрии, такого шухера навели, что их и через четыреста лет помнили и боялись до желудочных колик. А у Лизы, между прочим, не только рост и стать, у нее все тело в шрамах. Малин как увидела их в купальне, так и обомлела. До той минуты к заявлению Лизы, что она, дескать, настоящая дева-воительница, юная итальянка относилась скептически. Однако увидев боевые отметины, прониклась, уверовав в то, что Лиза и в самом деле женщина-рыцарь. То, что в Италии таких нет, ни о чем не говорит. В Милане или во Флоренции, может быть, и нет, а в Дании кто знает? Там, на севере, и не такое, наверное, возможно.

Так Лиза и попала во Флоренцию. То есть сначала они поехали с Малин в Виченцу, там у девушки тоже имелись какие-то неотложные семейные дела, а потом уже – целым поездом, со слугами и охраной – во Флоренцию. Путь неблизкий, но в просторной карете с рессорами на цепях и с ночевками в приличных по местным понятиям гостиницах не так чтобы ужасно, хотя и не шибко хорошо. Все-таки даже по сравнению с тридцатыми годами двадцатого века средневековый быт не блистал. Убогий он был, этот их быт, чего уж там. Впрочем, кое-что Лизе здесь все-таки понравилось. Мясо здесь было вкусное, виноград и вино. Еще ей пришлись по душе странноватые и тяжеловатые, но не лишенные определенного очарования платья и виноградный самогон. Граппа была не марочная, не доросла еще до славы – не то что в Лизино время, если иметь в виду Себерию Елизаветы фон дер Браге, однако крепка и ароматна. Здесь ее пил один лишь плебс, но датчанке прощались и не такие выверты. Дикие люди эти северяне, хотя и не лишены обаяния. Таково было общественное мнение.