Артём Помозов - Лестница в небо [litres]

Дробь разнесла Чехову лобную долю.

– Куда ты культяпку тянул? – Турко посмотрел на подсумок, присел, открыл его. – А! Гранату хотел метнуть? Мне под стол? Рассчитывал, что я буду медлить? Глупый ты. Я не буду медлить, мне чужды эмоции. Неужели тебе стало не положить на «Анархистов»? Ничего, вы скоро встретитесь. Все вы. Я же обещал, что найду и добью каждого, где бы они ни были. Конечно, надо было казнить тебя на Арене, как твоего дружка Лиса, для которого ты даже крест соорудил. Очень трогательно. Да, надо было так, чтоб по правилам, чтоб через трибунал, чтоб кабинет не пачкать. Но вышло, как вышло. Прощай, друг, я повешу твое тело на всеобщее обозрение. Пусть все знают, что бывает с мятежниками.

Оля обессиленно положила голову на плечо Андрея. Горький вздох слетел с ее посиневших и дрожащих губ. Из ее живота с каждым новым вздохом вытекала темно-красная жидкость, а ладонь, зажимавшая кровоток, уже безвольно лежала на ране.

– Мне… мы… мне так… больно…

– Ты потерпи, Оль, потерпи немножко. Скоро все пройдет. Нам помогут… я… я говорил твоему отцу, куда иду, он скоро придет… Он придет, Оль, – врал Андрей. – Только дождись… только не умирай…

– Мы… с тобой… мы всю жизнь хотели поговорить… и вот момент настал… а говорить уже поздно…

– А мне уже просто нечего сказать… – Андрей прижал девушку к себе. – Давай помолчим немного… нам надо беречь силы…

Последние остатки жизненной энергии ушли. Красное на траве – как знамение бесславного и незавидного конца истории бравого искателя-анархиста и его любви, с которой они никогда не могли быть вместе. Андрей обнимал ее – впервые за много лет – и не мог думать о себе. Он понимал, что тоже умрет. Рана на боку досаждала. Но свою смерть воспринимаешь как-то иначе, как-то не так. Это ведь совсем не страшно – умереть самому. Тебя не станет – и все: черта подведена, карты сданы, а тревогам, печалям и переживаниям положен конец. Тебе-то что? Гораздо страшнее видеть, как уходят другие, как уходят те, кого любишь. Тяжело осознать, что больше никогда не сможешь побеседовать с ними, не сможешь прикоснуться к ним, не увидишь их улыбку и слезы. Если бы кто-то предложил Андрею обменять свою жизнь на жизнь Оли, он бы без раздумий согласился. Жаль, что такого не бывает. Что такого и быть не может. Ничто в этом мире не устроено так, как мы того хотим. Нет никакого прощения, никакого второго шанса, никакого божества, что воздавало бы по справедливости. И справедливости никакой в этом мире не сыскать, как не сыскать и сказочный артефакт, что исполнял бы любые желания.

Сердце щемило не столько от безысходности, сколько от желания вернуть все назад, от желания переиграть шахматную партию, забыть о Зоне и «Анархистах», о бизнесе, о Рахмане. От желания забыть обо всем. Как же хотелось бросить все, оставить позади все эти годы, вернуться на одиннадцать лет назад, чтобы успеть вовремя раскрыться ей, самому близкому и дорогому человеку. Просто поговорить. Все беды в отношениях – из-за того, что поговорить нет возможности. Вот и Андрей не мог. Поговорить не мог, побороться не мог, рискнуть всем ради своего счастья, наплевать на все вокруг – тоже не мог.

Если бы смог…

Тогда, может быть, не было бы этой деревни, не было бы крови и насилия, а была бы достойная работа и свое семейное гнездышко.

Счастье – оно в мелочах, но люди упорно не видят эти мелочи у себя перед носом, пока не становится слишком поздно.

«Я опоздал. Опоздал, чтобы даже попытаться стать счастливым. Черт, разве я прошу о многом? Разве желание быть счастливым – это так много? Это так непостижимо? Почему же тогда оно так обернулось? Почему же нормальная жизнь, семья, внуки и старость – не для меня?»

Но ответа нет. И быть не может.

Самые сокровенные вопросы всегда остаются без ответов.

– Почему… ты молчал?..

– Потому что боялся, что ты никогда меня не поймешь, что исчезнешь из моей жизни, если я скажу тебе правду… и тогда… тогда… я… я… кхе-кхе… уже никогда тебя не увижу, солнышко… – признался Андрей.

– Смешно… я так же… как ты… как ты думала… Я и с Рахманом была… потому что сначала любила… а потом… чтобы ты поближе был, а ты ушел… – Олю затрясло, словно от сильного холода.

– Мне так жаль.

– Ты прости… прости меня… за всю ту грубость… за боль… что я причинила тебе… что я причиняла всегда… ты прости меня, если сможешь…

– Тебе не за что просить у меня прощения.

– Есть за что.

– Невозможно любить кого-то, не испытывая при этом боли… или не причиняя ее… – нашелся Андрей. – Это мне надо извиняться. Мне. За то, что все пустил на самотек. – Он перевел дыхание. – За то, что даже не поборолся за тебя. За то, что, когда ты сделала шаг ко мне, оттолкнул тебя. За страх и трусость. За боязнь просто поговорить…