Виктор Мишин - Солдат [Солдат. Превратности судьбы. Возвращение]

— Да вот фриц, что меня тогда отпустил и тревогу не поднял, как с ним поговорить?

— Я немного понимаю, давай попробуем, — Нечаев что-то произнес на языке Гете.

— Я, я, — ответил немец.

— Чего ты спросил? — ткнул я в плечо командира.

— Я спросил, знает ли он тебя.

— Спроси, хочет жить?

— А ты как думаешь? — усмехнулся Алексей.

— Мало ли чего я думаю, спроси. — Нечаев перевел, а неплохо он, кстати, говорит. Немец вновь закивал головой, только теперь утвердительно.

— Скажи, поможет нам, будет жить, — попросил я. Фриц внимательно выслушал и только начал было говорить, как стоявший слева через одного солдата от него, высокий, но очень худой фашист вдруг бросился на «моего» немчика. Мы как-то зависли, а худой уже повалил товарища и начал душить. Остальные, надо отдать должное, не рыпались, а то бы вышло хреново. Я мгновенно вытащил нож и, подскочив, левой схватил тощего за лоб, а ножом в правой руке чиркнул по горлу. «Моего» немчика залило кровью из разрезанного горла, и он, едва успев повернуть голову в сторону, блеванул. Точно, не зря он меня тогда не сдал, не вояка и не живодер он. Дождавшись, когда немчик вытрет рот, я подал ему тряпку, а Нечаев сказал ему, чтобы он поднялся.

— Почему этот тощий набросился на него? — спросил я, прося перевести.

— Предателем назвал, — ответил немец, а командир перевел, а немец продолжал говорить. — Спрашивает, чем он может помочь?

— Вот это разговор! — хмыкнул я, а тощий дурак, вот и сдох, как баран.

— Чего ты от него хочешь? — повернулся ко мне Нечаев.

— Сейчас отведу его в сторону, там и поговорим, пойдем, — взял под руку Нечаева, показывая направление.

С фрицем поговорили весьма продуктивно. Я спросил, где у них штабы, те, что он знает, конечно. Оказывается, штаб полка совсем рядом, в паре кварталов отсюда, в дивизионном он никогда не был, но тот находится недалеко от Мамаева кургана, по карте показал. Дальше меня интересовала их долбаная артиллерия. Гаубицы стояли довольно далеко, но фриц уверенно нанес на карту позиции, что были ему известны. Нарисовал прямо на кроках Нечаева позиции танкового батальона, указал занятые немецкими войсками дома, особенно те, в которых большие гарнизоны. Через час, когда Макс Хильбург, так звали немца, развел руками и сказал, что больше ничего не знает, Нечаев помчался в штаб дивизии, правда, я сначала перерисовал его кроки себе, а я повел Макса к берегу. Мне было очень жалко его. Особисты могут и забить его, могут расстрелять. А мне почему-то даже в лагерь его отправлять не хотелось. Не знаю, вроде все тут озверели уже, но вот глянулся мне этот немчик. На вопрос Нечаева убивал ли он наших солдат, ответил достаточно честно, стрелял, как и все, лично не резал, в упор тоже не стрелял, поэтому точно сказать не может. Какой-то он… неправильный фриц, тьфу, он же Макс. Я прямо спросил, через Нечаева, конечно, хочет ли он назад, к своим товарищам? Немец ответил, что лучше плен, так как он не хочет воевать. Я еще спрашивал его о пополнении и снабжении. Нам готовят серьезное испытание, немцы концентрируют против центральной части города около сотни танков и два полка пехоты, это без артиллерии и авиации. Завтра или послезавтра начнется серьезное наступление, фашисты готовятся сбросить наши малочисленные войска в Волгу, любой ценой. Макс заявил, что авиация будет работать одновременно с артиллерией, а уже после них пойдут пехота и танки.

Просто отпустить его я, конечно, не мог, но мучился, не зная, как поступить. В итоге я привел его к переправе и, найдя пару бойцов с малиновыми петлицами, отдал немца им.

— Ребят, там у нас еще около двадцати пленных, будет с кем поработать, этого сильно не бейте, ладно?

— Ты чего, сержант, очумел, что ли? — уставились на меня оба бойца.

— Да видите ли, в чем дело… — я рассказал парням, что фриц сделал для меня, они тоже удивились, почему он не закричал или не стрелял, вроде прониклись.

— Ладно, передадим в особый отдел, ты зря, кстати, волнуешься. Никто их там не бьет, они, как правило, или на конвой прыгают, или говорят спокойно все, что их спрашивают.

— Да не то чтобы волнуюсь, враг он и есть враг, но вот как-то не хотелось бы, чтобы он сдох. Пусть в лагере посидит, поработает. Думаю, пользы больше будет, чем если просто шлепнуть.

— Иди уже, жалостливый ты больно, — сказал один из бойцов, а стрельнув глазами по сторонам, добавил: — Да не болтай об этом, многие тебя не поймут, или сам в лагерь поедешь, или шлепнут.