Виктор Мишин - Солдат [Солдат. Превратности судьбы. Возвращение]

Мы установили растяжки на входе в каждый подъезд, ладно, чего уж тут, я установил, для местных это было чем-то сверхъестественным. Вон лейтеха до сих пор на меня смотрит странно, с таким удивлением он смотрел, как я с гранатами обращаюсь, не порекомендовал бы он особистам со мной поговорить, а то тут все такие бдительные… После рапорта по проводной связи нам приказали держать дом любой ценой, в кои-то веки почти прекратился обстрел переправы и войска идут даже утром. Здание Госбанка наши соседи подорвали и выбили из него фашистов.

К нам прислали роту, аж восемьдесят пять бойцов, в придачу к тем почти двум взводам, что у нас были. Теперь мы уже если и не сила, то силушка точно. Распределили всех людей по двум захваченным домам и стали ждать контратаки противника. Они еще не совались, но по отсутствию связи, наверное, и так все поняли. Фрицевский офицер в звании обер-лейтенанта, как у них принято, начал кочевряжиться. Решил в молчанку играть, а то и вовсе сдаваться предлагал. К нам с утра прибыл политрук нашей роты, невысокий, с незапоминающимся лицом парень, лет двадцати трех, довольно бегло говорил на немецком языке, он и допрашивал. Фашист молчал, а меня из комнаты не выгоняли, поэтому я, услышав в очередной раз, как политрук перевел лейтенанту, что говорить фриц не будет, открыл свой рот.

— Товарищ политрук, переведете ему слово в слово?

— Ну, говори, попробую, — кивнул партийный работник. Надо отдать должное, вроде вменяемый нам попался.

— Сейчас командиры выйдут, а я тебе покажу, как работают у вас в гестапо, хочешь? — произнес я и достал свой длинный нож. Интересно, припомнит ли мне политрук мои знания о гестапо?

Надо ли объяснять, что фриц был далеко не железный, я даже со своего места не встал, как тот заговорил, впечатлительный, правда, ему пообещали, что отправят в госпиталь, если будет говорить.

Дальше я ушел проверять посты. Что уж там напел пленный, я не знаю, но лейтеха с политруком, оставив меня за старшего, кинулись на берег, искать штаб дивизии, вроде как его уже переправили.

Вместе с пополнением прибыли и командиры. Ротой командовал высокий кудрявый старший лейтенант с тонкими противными с виду усиками. Его восточная внешность подкреплялась таким же горячим характером. Я-то со своим командиром уже расслабился, а этот едва появился, начал строить.

— Почему кто-то на посту, а кто-то спит? — повышал голос с каждым словом старлей.

— Так разве на посты ставят весь численный состав? — спокойно ответил я. Политрук с лейтехой еще не вернулись из штаба, поэтому заступиться за нас было некому.

— Привести себя в порядок, занять позиции, забыли, какой город мы обороняем? — продолжал вещать ротный.

— Товарищ лейтенант, два взвода всю ночь не спали. Сначала переправа, затем атака и захват укреппунктов противника, люди не железные… — начал я, но был грубо оборван на полуслове.

— Как фамилия, боец? Как вы разговариваете со старшим по званию… — и дальше в таком же духе, я застегнул пуговицу на гимнастерке и рявкнул:

— Виноват! Гвардии красноармеец Иванов. Разрешите идти, товарищ старший лейтенант? — вытянувшись в струну, я ожидал приказ.

— Я с вами не закончил. Что-то вы тут распустились у Нечаева. Отдыхают, форму вон всю испортили. — Так и знал, что прицепится. А пока на формировании были, я себе из винтовочных ремней сбрую сшил да подсумки на нее подвесил, ну неудобно мне на ремне все таскать.

— Почему испортил, просто сделал, как удобнее…

— Вы что, боец, устав забыли? — взревел старлей. — Сейчас же переделать, как положено.

— Товарищ старший лейтенант, в бою так удобнее, можете меня наказать, но переделывать не буду, — меня что-то разозлил этот самодур ротный. Мы тут еле живые сидим, устали как собаки, а он тут меня строить будет, да пошел он… Хлясь.

— Это что такое было-то? — потер я щеку, в которую только что прилетел кулак ротного. Да, я слышал, конечно, что в армии имеет место быть рукоприкладство со стороны старшего к младшему, но не ожидал на себе почувствовать. — Ты чего, ротный, сдурел, что ли?

— Что ты сказал, повтори? — Горцы это диагноз. Голос у командира стал таким писклявым и противным, как его усики.

— Повторю, только ты ведь все равно не поймешь, — спокойно ответил я, — нельзя бить людей просто потому, что старше званием, тем более на войне.

— Ты мне угрожаешь? — Ну вот, я же говорил, не поймет.

— Да нужен ты мне, угрожать еще. Просто ты, видимо, еще не понял, куда попал, старлей, тут вообще-то война… — Второй удар пришелся по той же щеке. А удар-то, как у бабы, ей-богу.