Клим Жуков - Дед [litres]

– Почему?

– Больше некуда. Если ты прав и клиент сидит на большом складе, где ему ещё быть? На Кубинке до войны был серьёзный полигон – раз. Железка рядом – два. На чём краснопёрые барахло к складу подвозили? На горбянке?

– Мысль! – похвалил Рыбак.

– А я обо что? Так вот, нам по прямой осталось вёрст десять – пятнадцать. Сегодня к вечеру будем. Нам думать надо, как к Деду подобраться, а не за снегопад. Нормально забазарил?

– Нормально. Репа у тебя варит, даром что резаная. Ин добро. Отбой, подремать треба.

– А я обо что? – повторил Резаный, которого, оказывается, в прошлой жизни звали ласковым именем Лёшенька.

Но дальнейшего я не слышал, потому что уснул.

Как говорят, без задних ног. Да и без передних тоже, если бы природа выделила мне второй комплект – намахался за ночь до полного опустошения всех молодых сил.

К полудню собрались выходить.

Опять потянулся лесной путь. Шаг, ещё шаг, ещё, и мысль на самых задворках: не сбилась ли портянка? Потому что, если скомкается потная тряпка, а ты с устатку не заметишь, заметишь потом кровавые волдыри на ноге. А это в походе лишнее.

Впереди – спина Фельдшера, после него – Резаный. Зорко всматривается в след.

Без замечаний пересекли старое Минское и не менее старое Можайское шоссе. От шоссе одни печальные воспоминания: редкие куски асфальта, взломанного беспощадными корнями. Но насыпь сохранилась, да и лес молодой, жидкий. Пришлось форсировать почти как реку – с оглядкой.

По левую руку осталась Кубинка.

Ядерного боеприпаса здесь не применяли – это вам не злосчастные Мытищи и, упаси боже, не Троицк! Между Троицком и Внуково рвануло так, что лес вывалился до самого Краснознамёнска.

А нынче там совсем нехорошо. Любой скажет, что эпицентр взрыва бомбы далеко не всегда аномалия, и это правда. Но в районе Троицка правда не работает. В тот район без особой нужды не заглядывают даже вооружённые до зубов и экипированные по последнему слову спецразведчики. Кто другой так вообще объезжает на кривой козе.

Сменяются деревья: ёлки, сосны, берёзки, осины, дубы, снова ёлки. И вечное обрамление подлеска, ловко лезущего в лицо, в глаза, под ноги.

И так час за часом.

И так пока Резаный вдруг не поднял руку, немедленно бросившую жидкую зимнюю тень на снег.

– Стой, братва! – и он поскрипел снегоступами по насту, неуверенно переминаясь. – Кажись, того. Почти всё. Смотри!

«Что, что, куда смотреть», – так загомонило общество, соблюдая, впрочем, уважительный тихий режим.

– Гляди: Старый след заметает! – наш следопыт ткнул рукавицей под ноги. – Привязал к поясу веник из лапника, видишь? Видишь, как лыжня замазана? Кабы не наст, намучились бы!

– Это он с чего? – спросил Рыбак, выходя в голову колоны. – Нас запалил и теперь идёт в отрыв или как?

– Нет, нас запалить он не мог – с чего бы? – Резаный покачал головой, и шапка зашуршала о капюшон маскхалата. – Да и на отрыв не похоже. Шаг не увеличился, видишь? Он не спешит.

– Что тогда? – встрял Коля.

– Это он к дому подходит, – пояснил я, оборачиваясь так, чтобы говорить всему собранию разом. – Не хочет оставлять тропинку вблизи хаты.

– Гадом буду, Малой прав, – Резаный словно в подтверждение хлопнул по цевью своего АКМ, что висел поперек груди. – Теперь надо сторожко. Теперь спешить некуда.

Рыбак секунду подумал и велел рассыпаться тройками, благо времени до сумерек оставалось часа три, и потеряться нам не грозило. Как всякий толковый командир, озаботился он и авангардом, куда нарядили меня, Фельдшера и Резаного.

– Ну что, Малой, – сказал Рыбак. – Пора пайку отрабатывать. Звание фартового деловика, малой! Теперь твой выход.

Я собрался было сказать, что до моего выхода рановато, но не стал – зачем?

Всё одно, передовой дозор – мой, так чего мазаться? (Уходить от ответственности то есть.) Лучше раньше или, как говорят блатные, раньше сядешь – раньше выйдешь.

Сверились с картой и компасом. Мы шли по треугольнику меж Старым Городком, Угрюмово и Подлипками. Древние названия из чужой жизни, за которыми теперь не стоит ничего, даже развалин, лишь вой ветра, снег да зверьё. Или что похуже.

– Ума не приложу, куда здесь можно идти, – подал голос Резаный и часто заморгал.

– Фиговина какая, – это Фельдшер. – Просто идём по следу, всего делов.

– Всего делов… хренов! Хотелось бы понимать мысль клиента, – ответил Резаный с раздражением. – А влететь, наоборот, не хотелось бы.

Ответил, и я решил про себя, что Резаный в нашей компании, пожалуй, самый опасный. Пожалуй, даже опаснее Рыбака, потому что умнее.