Дмитрий Манасыпов: Крысы Гексагона

Женщин у нас держат отдельно. Их мало – на каждый из восьми модулей Гексагона только один отряд. Сотня-другая крыс женского пола. Нам повезло – крысочки нашего модуля обитают неподалеку и мы имеем удовольствие лицезреть их каждый день. Каждое утро и каждый вечер. И мне кажется иногда, что у машин есть отличные психологи, знающие человека на ять – женщина, пусть даже и в серой мешковатой робе, манит крысюков, заставляя пахать еще усерднее. И эта эффективность труда, этот стабильно высокий коэффициент производства машинам наверняка очень нравится.

– Быстро, быстро, быстро!.. На порядок!

Задних уже гасят по жопам палками, и наш отряд срывается с места.

– На порядок!

– На порядок!..

Капо горланят и горланят, искусственно взвинчивая градус су­еты – но мы прекрасно знаем распорядок, за жизнь он въелся намертво. Сделал дела в сортире – приступай к порядку. Порядок простой. То­щие матрацы, куцые одеялки и валики, прикинувшиеся подушками, – разложить-заправить-натянуть. Пока нас гоняют в сортир, это добро лежит расхристанное и пытается хотя бы чуть просохнуть – но бес­толку: в камерах душно, и мы, вынырнув утром из липкого влажного дерьма, вечером снова возвращаемся в его объятия. Полы должны быть выметены и не иметь отпечатков. Каким бы грязным ты ни явился вечером, уделавшись по самые уши в масле и смазке, в компосте или человечьем дерьме – пол должен сиять. И мы пидо­расим его дважды в день, утром и вечером. Потолки… потолки надо чистить от паутины. Пауки пришли сюда вместе с крысами, они плодятся в душном воздухе Гексагона как кролики, эти мохнатые многоногие паскуды частенько падают в наши постели, и поговаривают, что могут даже сосать кровь… Врать не буду, не видал – но каждый раз, увидев паука, я давлю его без жалости. Впрочем, в наших постелях мы находим и мокриц, и клопов, и уж тем более – больших жирных тараканов. Армен говорит, что раньше таких и не видывали. Может, и мутанты… И порой только диву даешься, как они не отожрали но­чью кусок твоей задницы.

– Порядок, крысы! Время!

Пятнадцать минут на все про все.

– На счет! – рыкает Смола и зыркает на сыкуна.

Сыкун – новенький. И как бы ни звали тебя до того, как ты прибыл в Гексагон – здесь тебе дадут новое имя. Сыкун – подходящее. Обоссался на разводе, замарал, как говорится, честь, совесть и доброе имя. Но Смола благороден аки жентельмен: после дожимайки в себя приходишь не сразу, порой нужно пару часов – и старший бугор дает ему время. Проявляет жалость к чужой боли – стоять и считать куда проще, чем сраным веником порхать по камере с ведром и тряпкой.

«Ваш Смола, – как-то сказал Док, разнежившийся после барбитуратов с морфином, – прямо сраный лорд Байрон…»

Новенький встает на счет, начиная озвучивать время. Собьётся – получит по почкам. А после воздействия Смолы на почки номера последний обычно неделю ссыт кровью.

– Счет пошел! Раз! Два! Три!..

Я отхожу в наш угол, к буграм. На планерку. Каждое утро начинается с планерки: жизнь камеры – и бугров, и номеров – зависит от нее. Ибо планерка дает хабар, так необходимый отряду.

– …Тридцать семь!..

Объяснение просто, как обоссаный в толчке палец. Если, оборвавшись с крюка, тебе на руку упадет деталюга механизма – похер какого, КШР или боевой машины – ушибом ты не отделаешься, куда вероятнее перелом. И если ты нормальный чел – тебя прикроют, и ты, скрипя зубами от боли, вечером вернешься в камеру. Покоцаный – но живой. Ты придешь к нам и попросишь помощи.

Мы, дождавшись отбоя, спросим разрешения у капо – и оттащим тебя к Доку в Медчасть. Витающий во Вселенной после очередного эксперимента с дурью Док может и не проснуться – и тогда утром на телесном осмотре капо, ночью разрешивший визит к Доку, выведет тебя из строя и доложит о повреждении инвентарной единицы ближайшему контроллеру. Ты, обосравшись от страха, дернешься бежать – но контроллер срежет тебя очередью. И тебя отнесут в Химию на компост. Если же Док придет в себя – ты спасен, ибо лечит он даже в состоянии разговора с Внеземным Разумом.

Ты спасен – но после этого есть два варианта: либо в бездонный карман Дока перекочует что-то из нашего хабара – либо он даст задание. И на очередной планерке мы будем решать, кто займется делом. Ибо долг, не отданный Доку, грозит отлучением от Медчасти. А это та же смерть.

– …Сто тридцать пять!..

Смола, почесывая подбородок, уже густо поросший щетиной, сопит. Смола мало спал. Смола изволил всю ночь трахать в Норе свою любимую шлюху. Когда Смола на всю ночь зависает у этой давно зарвавшейся бляди, мы долго спорим о ценностях, нужных ему на оплату услуг. Но Смола наш брат, а слабости братьев мы уважаем. Чернь не просто слабость – Чернь его проклятье и наслаждение. Только ради неё Смола скоблит стеклом морду, желая быть гладким и нежным, как жопка младенца.