Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

Вечернее построение и телесный осмотр окончены – и я веду ее к своему месту на длиннющих двухъярусных нарах, едва освещаемых тусклыми лампами под потолком. Свободного места хватает с избытком, на Малолетке нас не много, и свободные нары есть всегда. В руке у меня заточка – я сделал ее сам, сперев на Заводе напильник и отдав довести до ума Шнырю, иногда работающему в Ремонтном. На нас смотрят – но пока не трогают: еще не погас свет, еще ходят вокруг суки, еще не выдал своего решения рыжий ублюдок. Но я отчетливо понимаю, что ночь будет трудной, и только крепче сжимаю в кулаке мою заточку.

К нам приходят через час после отбоя, когда давно уже погас свет, горят только дежурные лампы и в сумраке камеры слышны только перешептывание да приглушенные смешки. Я жду. Я знаю, что за Васькой явятся – и, лежа на нарах и чувствуя рядом ее теплое доверчивое дыхание, сам себе клянусь не дать ее в обиду. Я старший брат и готов защищать ее до последнего.

Они идут по проходу – и шепот и смешки вокруг нас постепенно замирают. Все понимают, что сейчас произойдет – и многие в предвкушении… Порвать целку в Гексагоне проще простого. Их рвут именно тут, на Малолетке, ночью, под одобрительный гогот и смачные сальные шуточки. Вся эта гадливо-блевотная каша царит здесь всегда – я думаю, так нас превращают в животных, существующих только ради выживания. Без чувств, без мыслей, без высоких желаний и устремлений.

Трое. Воробей и два углана, больше меня в полтора раза. Тощий упырёк на их фоне кажется совсем мелким, незначительным, как прыщ на голой жопе – но это обманчивое ощущение. Ничто в отряде не происходит без ведома Апельсина. И, значит, плюгавый недомерок получил разрешение свыше…

– Ты чо, жопа с ушами?.. – пищит, шепелявя, золотушный. – Охерел в край? Ты чо о себе мнишь? Ты куда телку утащил, недоумок?..

Малолетка живет по понятиям – и по понятиям именно бугры решают, под кого ляжет девка на вписке. Это противоречит правилам железных хозяев – но есть особая лихость в том, чтобы положить на правила с прибором и поступить так, как велят понятия. И часто это прокатывает – со шкетами машины ведут себя на удивление попустительски…

Говорят, что базаром можно решить многие вопросы. Но я убежден в другом. В некоторых случаях надо не базарить – а бить. Бить с ходу, насмерть, бить так, чтоб он больше не встал. И я понимаю, что именно это сейчас и случится – понимаю по их ухмылкам, по взглядам, вцепившимся в Васькины небольшие сиськи. Этим троим желается только одного – поиметь свежее мясо и показать мне, охреневшему чмошнику, кто здесь главный. Понять пацанов, рвущихся к вершине пищевой цепочки, довольно просто.

– Ну че, манда… Подставляйся, больно не будет, – продолжает гнусить в свой сопливо скворчащий нос Воробей. – А ты давай к Апельсину, бугор те вправит мозгу…

Он не успевает вытолкнуть изо рта весь поток дерьма – заточка у меня в руке оживает и, коротко свистнув, чертит красным по его подбородку. Мимо. Самую малость выше нужного… Воробей взвизгивает, отшатывается – а я обратным махом вспарываю бедро правому углану. Но третий, рванувшись вперед, пинает меня в голову – и я чувствую, как под черепом взрывается бомба. Выронив заточку, я улетаю куда-то под нары – и со всего маха прикладываюсь затылком о бетон. Так, что плывет картинка и темнеет в глазах. И последнее, что я вижу, – как Воробей, утирая кровящий подбородок, тянет свои костлявые грабли к Ваське…

…Я просыпаюсь от толчка в бок. Оказывается, я так глубоко упал в воспоминания, что и не заметил, как придремал. Я люблю вспоминать – тогда в голове открывается словно бы окошко, в котором рисуется картинка. Как киношка. Я люблю киношку – в Норе стоит большая плазма, и мы иногда собираемся посмаковать очередной боевичок. Или порнушку, хе-хе-хе…

Я что-то мычу сквозь зубы – и Желтый, присевший рядом, ухмыляется.

– Какой там придремал, братан… Ты уж и подхрапывать начал! Вставай, пора. Нам еще аптечки потрошить…

– Это уже без меня, – ворчу я. – На мне проводов полтора кило…

Желтый ухмыляется.

– Надергал уже? Ай, молодца…

Куча большая, а управиться нужно до конца смены – только тогда главкапо закроет наряд. И мы, подгоняя номеров, снова принимаемся за работу. Но – не все. Теперь дело за аптечками – и я вижу, как Желтый и Пан имитируют бурную деятельность, выгадывая момент. Теперь их очередь. Если получится надергать из аптечек – Док будет очень благодарен. А еще я время от времени поглядываю на ту самую камеру, которая смотрела на меня – и гадаю, что же все-таки произошло. Замечено, что камеры останавливаются только тогда, когда фиксируют нарушения – объектив как ствол, которое смотрит на цель. И до тех пор, пока нарушение не устранено – или не уничтожен нарушитель – она продолжает выцеливать. Почему же для меня сделано исключение?..