Андрей Мороз - Возвращение

Не албанцы, что ли?

А кто тогда?

— Пленники. Здешние рабы, — приблизившись, отвечает на незаданный вопрос заместитель оставшегося далеко отсюда Зимнего.

А ведь говорил мне Валера, умный человек и битый волчара: «А может ну её — эту Албанию»?!

А я…

Ладно — не до того! Позже себя попинаю.

Не успеваю открыть рот.

— Там самому все увидеть надо, Горан. — опережает Мастиф, — Только не дергайтесь. Зрелище — то еще! Хотя мы все и не такое видели, но я так, на всякий случай…

Направляясь ко входу в один из бункеров, проходим через поспешно расступающуюся толпу. Женщины, мужчины, подростки. Стариков и совсем малолеток не видно. Ну, это понятно — чего с них толку в крестьянском хозяйстве?

Изможденные, серые и костлявые лица. Многие в синяках. Глубоко запавшие глаза с чернотой под ними и каким-то больным лихорадочным блеском в глубине, которые при брошенном в их сторону прямом взгляде, быстро и привычно опускаются к земле.

Действительно рабы.

Люди-тени!

Здорово их тут выдрессировали! Неужто местные крестьяне такие отменные дрессировщики?

Хотя, а почему бы и нет? Что-то вроде этого, я еще в армейке наблюдал раз-другой. Правда, не в таких масштабах конечно.

Сколько же их здесь? Человек двадцать пять не меньше. А то и все тридцать. И зачем такому небольшому поселению столько рабочих рук?

— Кто они такие и откуда здесь — выяснил?

— Да, каждой твари по паре. Греки, сербы, хорваты и даже сами албанцы.

…- Слышь, командир — если я правильно понял, ты тут за основного?

Ну, тут вопросов нет — явный русак нарисовался. Не сотрешь.

Мастиф оглядывается с явным недоумением. Видать, до этого момента данный персонаж никак не проявлялся. Осторожничал.

Не торопясь оглядываю обратившегося ко мне русскоговорящего мужика в районе тридцатника, явно из свежих пленников. Не исхудалого и не слишком светящего печатью рабства в глазах.

— Допустим. — Отвечаю, выдержав паузу чуть длиннее, чем необходимо. Просто, вот это его: «слышь» — мне почему-то совсем не понравилось. Слишком с борзой и характерной интонацией оно было произнесено. А мне тут цену на себя набивать не надо. Ты нам и даром не сдался землячок, — Что-то сказать имеешь или просто в сторонку отойдешь?

— Спасибо за свободу, конечно. — тоже нарочито не спеша, откликается он, — Но чего ты буром сразу? Не по-людски это.

Понятно — сейчас пойдет базар за людское и пацанское. Мастифку надо привлекать — пусть сразу разведет его мастям и шконкам.

Голова наголо обрита, невысок, но крепок и жилист, двух верхних зубов нету, глаза ясные и чистые — васильковые. Заглянешь в них и сразу ясно становится — хороший человек перед тобой стоит. Весь как на ладони.

Это если не приглядываться повнимательнее.

А поглубже нырнешь в эту синь васильковую — понимаешь, ох и нехорошие глаза!

Холодные, расчетливые. Губы в улыбочке растягиваются, хохмочки изо рта вылетают, а глаза самостоятельно живут. Все вокруг ощупывают и сканируют.

Тертый мужичок. Повидавший.

— Ладно, я по делу сказать хочу. Тут недалеко наших русачков целый колхоз в цепях загорает. Мужики, телки.

— И откуда они тут?

— Да мы всем стадом с Греции домой решили двинуть.

— А чего вам в Греции-то не пожилось? Тепло. Фрукты. Море.

Пожимает плечами.

Никогда не любил встречаться с соотечественниками за бугром. Даже сейчас это не приносит ничего, кроме лишнего геморроя.

— Ну, мы сюда не порабощенных от гнета освобождать пришли — нам бы самим до дома добраться.

— А это куда?

— В Сибирь — матушку.

— Сурово! — озадаченно присвистывает он, — Ну нет, так нет. Ну, тогда, может хоть меня до Одессы подбросите? По-христиански?

И ржет лошадью. А ведь интересный персонаж.

— Может и возьмем. Если полезен будешь. А пока, для начала, в двух словах поведай-ка нам, мил человек, что тут в округе творится? Кто рулит? Какими силами располагает? Если владеешь такой инфой, конечно.

— А чего тут рассказывать-то? Здешнее село с ближайшими соседями в союзе. Не воюют. Но по большому счету — каждый за сэбе. Объединились в основном для защиты от психов полоумных. — он ловко сплевывает через дырку в зубах, — Дальше, на восток, долина большая — там безумные масть держат. Давно бы отсюда сдернул — да одному сквозь них не пробиться.

— Понятно. Что в бункерах?

— Здесь и здесь: «жилые бараки».

— А в третьем?

— Профилактический кабинет для особо строптивых пациентов, — моргая и криво ухмыляясь, сказал он.