Захаров посмотрел на часы.
– Ладно, пойду я уже, заболтался с вами…
– Почему я не могу пошевелиться? – перебил я академика.
– Могли бы догадаться, – хмыкнул Захаров. – У вас чуть пониже затылка установлен блокиратор нервных импульсов, который работает намного лучше любых оков. Так что не пытайтесь освободиться. Результатом ваших дерганий головой могут стать лишь потянутые мышцы шеи, не более.
– М-да… – протянул я. – Зря я тебя спас тогда.
– Это вы мне, никак, про Долг жизни напомнить решили? – усмехнулся академик. – Бесполезно. Я ученый и поэтому не верю в эти ваши сталкерские байки про законы Зоны. А еще я практичный человек и делаю только то, что считаю разумным и рациональным. Помните, как у Лао Цзы: «Высший и превосходный человек всегда очень осторожно делает добро». Поэтому, господин Меченосец, на будущее рекомендую просчитывать собственную выгоду от спасения кого-либо.
Он мазнул взглядом по агрегату, стоящему возле моего стола, прищурился, видимо, что-то читая на встроенном мониторе, после чего добавил:
– Впрочем, судя по показаниям приборов, будущего у вас, скорее всего, не будет. Зато заготовка для качественной копии получится отличная.
И ушел, гад такой. Но, что самое обидное, он в чем-то прав. Слишком часто у тех, кому ты помогаешь, потом появляется желание тебе навредить. Еще кажется, Лев Толстой заметил, что если вдруг вы стали для кого-то плохим, значит, много хорошего было сделано для этого человека. Да и в народе говорят: не делай добра, не получишь зла. Так, может, и правда, хватит уже жить для других, пора бы и для себя…
Блин. Ага. Для себя пожить. Оставшийся час или сколько там еще надо этому анализатору, чтобы выдать приговор о том, что я ни на что не годен, кроме как стать биологической заготовкой? Вот уж попал так попал…
От осознания собственной беспомощности я начал потихоньку приходить в бешенство. Ну правильно, что еще делать в моем положении? Только и остается, что беситься, зубами скрежетать. Как вариант можно самоубиться по методу пленных самураев, откусив себе язык и захлебнувшись собственной кровью. Или, например, в рожу харкнуть тому придурку, что меня подстрелил, а потом сам угодил в подопытные зверюшки.
Мысль мне понравилась. Тупость, конечно, но если абсолютно нефиг делать, можно и дурью помучиться. К тому же во рту всякая невкусная гадость скопилась с привкусом гнилой крови, которую по-любому сплюнуть хотелось. Можно, конечно, от безделья отправить ее в потолок, но ведь по закону подлости и всемирного тяготения мне же в глаз она и прилетит. Поэтому я собрал языком все, что было пакостного в ротовой полости, повернул голову, прицелился – и плюнул.
Пролетев метра полтора, комок неаппетитной слизи шлепнулся туда, куда я метил. Прям в морду каратиста. Я аж возгордился слегка таким снайперским подвигом, совершенным без предварительной пристрелки. Еще бы накопить таких же клейких, вязких слюней, чтоб столь же метко плюнуть в усы Захарову, когда он придет за мной, – и можно считать, что я сделал все, что мог в совершенно безвыходной ситуации.
Мои размышления прервало странное хлюпанье со стороны соседнего стола. Я присмотрелся.
Ишь ты! Моё снайперское упражнение имело последствия. Вязко-мерзкие слюни шлепнулись на верхнюю губу каратиста, и, похоже, он на вдохе втянул их себе в ноздрю. И теперь, похоже, задыхался, не приходя в сознание. Забавно. Вот будет прикол, если он от моего плевка задохнется! Обломится тогда Захаров с суперисходником. Приятно будет навредить этому уроду таким нестандартным образом.
Но моим надеждам не суждено было сбыться. Каратист закашлялся, харкнул в стену моим подарком – и пришел в себя. Несколько секунд похлопал глазами, фокусируя зрение, после чего выдал:
– Где я?
– В поликлинике, – сказал я.
– Чего? – каратист с трудом повернул голову в мою сторону. – В какой поликлинике?
– В той, куда сдают для опытов таких шариков, как ты, – хмыкнул я. – Мультики в детстве не смотрел, что ли?
– Не до мультиков мне было в детстве, – хмуро бросил каратист.
– Понятно, – кивнул я, насколько позволяла частично парализованная шея. – Я так и подумал. Детства у тебя не было. Ты как родился, тебя сразу в армию призвали.
– А ты чего против армии-то имеешь? – прищурился каратист. – Сам-то служил?
И тут я начал ржать. Ну реально смешно. Лежат два парализованных тела, которые того и гляди в переработку пустят, и выясняют, кто из них круче. Ну и еще нервное напряжение сказалось, конечно, для снятия которого организм сам включает защитные механизмы, чтоб с катушек не слететь. И смех из них – самый лучший. Говорят, он еще и жизнь продлевает. Правда, в нашем случае вряд ли он мне ее продлит…
Читать дальше