Дмитрий Силлов - Закон охотника [litres]

– Так не получается, командир, – чуть не плача, произнес я. – Руки трясутся, замерз, а тут ты с автоматом. Помоги, а?

И шагнул к автоматчику, жалобно глядя ему в глаза.

Когда у бойца что-то просят другие люди, явно демонстрируя при этом его несомненное превосходство над собой, и при этом сокращая расстояние, в таких просителей обычно сразу стреляют только опытные воины, имеющие большой опыт боевых действий. Обычный человек, далекий от войн, спецтренингов и книг по военной психологии, преимущественно с досадой морщится и очень часто снисходит до помощи немощному – тем более, если таковая сулит прибыток.

«Бритва» автоматчику явно понравилась, и он, опустив свой АКСУ вниз, сделал шаг навстречу. Да и правда, чего париться, когда кореш с пистолетом наверняка держит на прицеле этого лоха-сталкера.

И это было ошибкой.

Потому, что у «лоха» вдруг перестали трястись руки, которыми он на удивление сноровисто выдернул нож из ножен, одновременно сделав движение, которым обычно люди отгоняют назойливую муху…

Когда человеку перерезают трахею и сонные артерии, он в первую секунду вообще ничего не чувствует. Ну, разве что легкое жжение, похожее на слабый удар током, – кто брился станком, тот знает это ощущение, которое возникает при легком порезе. Правда, потом начинает першить горло. Человек рефлекторно пытается кашлянуть – и всё. В легкие через располовиненную трахею устремляется поток крови, и раненый, булькая горлом и задыхаясь, довольно быстро захлебывается ею – если, конечно, раньше не умрет от потери крови.

При этом бойцу, убивающему врага подобным образом, желательно не попасть под струю кровищи, которая непременно хлестанет из раны, причем довольно далеко. Плюс к тому же мне очень не хотелось поймать пулю от верзилы, жующего бутерброд, – похоже, самого опытного в этой команде. Поэтому я шагнул в сторону, одновременно хватая раненого за плечи и разворачивая его лицом к товарищам.

Получилось. Необстрелянный боец, получив серьезное ранение, зачастую начинает чувствовать себя несчастным, уязвимым, надеяться, что кто-то большой и сильный обязательно придет и поможет… А также верить тому, что говорят другие, не раненые…

– Всё нормально, стой так, – сказал я раненому на ухо, одновременно перерезая ремень автомата, висящего у него на плече. Хорошие это два слова – «всё нормально». Особенно если произнести их уверенно. Свойственно людям верить в хорошее, даже когда жизнь толчками вытекает из них, просачиваясь сквозь пальцы, сжимающие располосованное горло.

Мне была нужна еще секунда для того, чтобы поднять АКСУ и из-за спины бойца, которому я вскрыл трахею, снять того верзилу с пистолетом.

Но верзила мне той секунды не дал. Он всё понял мгновенно и начал стрелять раньше.

Хлесткие хлопки выстрелов слились с мощными ударами в тело раненого. Верзила стрелял в мой пока еще живой щит, надеясь свалить его и достать меня прежде, чем я нырну в темноту…

И у него это почти получилось. Пули мощного пистолета молотили в бронежилет раненого, грозя сбить меня с ног, а когда одна из них угодила в лицо моего щита, стало совсем гнусно.

Хорошо, что боец, прикрывавший меня, оказался довольно высоким, и пуля, прошив его череп насквозь, лишь сшибла балахон с моей головы, слегка чиркнув по волосам. Правда, следом мне в лицо хлестануло всё, что было в черепе щита. Ну, или почти всё, благо мозгов в башке воина было немного. Правда, ее содержимого вполне хватило, чтобы залепить мне глаза полужидкой омерзительной кашей.

Неприятная ситуация, когда по твоей роже чужие тощенькие извилины стекают, перемолотые пулей в фарш. У меня богатое воображение, именно так мне эта пакость и представилась. И потому разозлился я не на шутку. А когда я злой, у меня рефлексы включаются, которые у любого, кто по Зоне много ходил и умудрился выжить, работают намного лучше мозгов.

Вот на рефлексах и сделал я то, насчет чего мозгами б десять раз подумал. Толкнув мертвое тело от себя, я резко присел и с колена дал вслепую длинную очередь, патронов в десять, всеми силами стараясь удержать в руках трясущийся АКСУ, который почти сразу начал плеваться и безбожно задирать ствол вправо и вверх. Всё равно что злобно гавкающую, извивающуюся таксу в руках сжимать, не давая вырваться. Только хуже.

Но я держал, ни хрена не видя, стреляя вслепую, на звук пистолетных выстрелов, слушая, как над моей головой свистят пули. А потом еще в перекат ушел, влево, в темноту, полоснув второй очередью по тем, кто должен был сидеть у костра.