Роберт Хайнлайн - Избранные произведения в одном томе

— Здравствуй, Джон, — сказал он.

И как тогда, я положил ему руку на плечо.

— Не принимайте так близко к сердцу, шеф.

Вот все, что мне удалось из себя выжать. Через сорок восемь часов пришло распоряжение только что приведенного к присяге президента о вызове Маннинга в Белый дом на доклад. Я сам принес ему этот вызов — официальную депешу, которую мне пришлось расшифровать. Маннинг прочел ее с каменным лицом.

— Вы поедете, шеф? — спросил я.

— Что? Ну разумеется.

Я отправился в свой кабинет, чтобы взять цилиндр, перчатки и кейс. Маннинг взглянул на меня, когда я вошел.

— Зря старался, Джон, — сказал он. — Ты не пойдешь.

Думаю, у меня был такой упрямый вид, что ему пришлось добавить:

— Ты не пойдешь, ибо у тебя будет работа тут. Подожди минуту.

Он подошел к сейфу, покрутил диски, открыл дверцу и достал оттуда запечатанный конверт, который швырнул на стол между нами.

— Тут мои распоряжения для тебя. Принимайся за дело.

Он вышел в ту минуту, как только я открыл конверт.

Я прочел приказ и принялся задело. Времени было в обрез.

Новый президент принял Маннинга, стоя в окружении нескольких телохранителей и приближенных. Маннинг узнал сенатора, который возглавлял общественное движение, имевшее целью использовать патруль для возвращения земель, экспроприированных в Южной Америке и Родезии; тот же сенатор был и председателем комиссии по авиации, с которым Маннинг имел несколько абсолютно неудовлетворительных встреч по вопросу о выработке modus operandi [410]для открытия коммерческих авиалиний.

— Я вижу, вы точны, — произнес президент. — Это хорошо.

Маннинг поклонился.

— Мы можем сразу же перейти к делу, — продолжал глава исполнительной власти. — У нас произойдут некоторые изменения в политике администрации. Я хочу получить ваше заявление об отставке.

— К сожалению, мне придется отказать вам в этом, сэр.

— Ладно, разберемся. А пока, полковник Маннинг, вы освобождаетесь от своих обязанностей.

— Мистер комиссар Маннинг, с вашего разрешения.

Новый президент пожал плечами.

— Хотите так, хотите этак, нам все равно. В любом случае, вы освобождаетесь.

— К сожалению, мне опять придется вам возразить. Мое назначение пожизненное.

— Хватит! — крикнули ему в ответ. — Это Соединенные Штаты Америки! Здесь не может существовать более высокого органа власти! Вы арестованы!

Хорошо представляю себе, как Маннинг после долгого изучения выражения лица президента говорит ему, громко отчеканивая каждое слово:

— Физически вы, конечно, можете меня арестовать, я согласен, но советую все же подождать хотя бы несколько минут, — он подошел к окну. — Поглядите-ка на небо.

Шесть бомбардировщиков Комитета мира кружили над Капитолием.

— Ни один из пилотов не является уроженцем Америки, — продолжал все так же чеканить Маннинг. — Если вы арестуете меня, никто из находящихся в этом помещении не доживет до завтрашнего дня.

Позже произошло несколько инцидентов, вроде той неприятной истории в Форт-Беннинге три дня спустя и мятежа в патрульном звене, расквартированном в Лиссабоне, после чего последовали массовые увольнения; но если говорить о практических результатах, то они сводятся к свершившемуся coup d’etat [411].

Маннинг стал неоспоримым военным диктатором земного шара.

Может или не может человек, столь ненавистный миру, как Маннинг, воплотить в жизнь идеальную идею того патруля, который виделся ему в мечтах, может ли он сделать эту организацию самовосстанавливающейся и сверхнадежной, я не знаю, а из-за недели, проведенной в подземном английском ангаре, у меня уже не будет времени, чтобы получить ответ на этот вопрос. Сердечное заболевание Маннинга делает будущее еще более непредсказуемым — он может и протянуть еще лет двадцать, а может откинуть копыта уже завтра, и нет никого, кто мог бы занять его место. Все это я пишу для того, чтобы чем-то заполнить то короткое время, которое у меня осталось, а отчасти, чтоб показать — у каждой истории есть две стороны, даже у той, которая касается владычества над миром.

Нет, ни один из возможных вариантов будущего меня не устраивает. Если есть хоть какая-то правда в болтовне насчет жизни-после-смерти, то я очень хотел бы встретиться с тем парнем, что впервые изобрел лук и стрелы; я б с удовольствием разобрал его на части голыми руками. Что же касается меня самого, то я не могу ощущать себя счастливым в мире, где любой человек или любая группа людей могут присвоить себе право миловать или казнить вас, меня, наших соседей, каждого человека, каждое животное, каждое живое существо. Мне не по душе каждый, кто держит в руках такую власть.