Майкл Салливан - Эра Мифов. Эра Мечей

«Так вот что они замыслили!»

Серые Плащи пытались убить фэйна.

«Макарета замыслила убить моего отца».

Мовиндьюле все еще пытался свыкнуться с происходящим, когда услышал плач. Хэмон, старшая советница от гвидрай, скрючилась под каменной скамьей и смотрела на него с ужасом. И остальные тоже. Даже Имали наблюдала за ним с тревогой, сидя у дальней стены, куда ее так грубо швырнула Макарета. Куратор Аквилы сжимала сломанную руку, на лбу сочилась кровью ссадина. Мовиндьюле редко доводилось видеть раны. Вида крови он не выносил, и ему вновь вспомнилось, как враги обезглавили Гриндала…

«Неужели и с моим отцом поступят так же?»

Мовиндьюле кинулся к дверям.

Он успел сделать всего два шага, как здание зашаталось. С потолка посыпалась штукатурка, стали падать декоративные плиты, усеивая мраморный пол белым. Стоящие рядами рифленые колонны задрожали, поддерживаемый ими купол закачался. Часть балкона галереи обвалилась, и один из советников истошно завопил.

Мовиндьюле перепугался до смерти.

Все вокруг рушилось, люди рыдали и истекали кровью. Принц понятия не имел, что происходит, и знать ничего не хотел. Его единственным желанием было очутиться в Тэлваре, в своей комнате, на кровати, и чтобы Трейя принесла ему сидра и пирожков…

Надо бы выбежать наружу, но от страха он не мог даже пошевелиться.

«Нужно выбираться, пока не…»

Совсем рядом на пол рухнул еще один камень, разлетевшись на куски, следом посыпались осколки и пыль.

Мовиндьюле не стал дожидаться, пока камень упадет прямо на него. Принц призвал силу и выпустил ее наружу. Он ощутил здание вокруг себя, охватил его целиком, уцепился за каждую колонну и крепко сжал, связуя все плиты и камешки, окутал их защитной сетью. Огромное мраморное здание сделалось его щитом, и он вовсе не собирался его отпускать.

Айрентенон чернел выжженными отметинами. Ступени с восточной стороны обрушились, огромный вяз – священное дерево, дарующее площади тень со времен Гилиндоры Фэйн, – раскололся пополам и уронил зеленую крону и изломанные ветви прямо на рыночные прилавки.

Стоя возле дверей Айрентенона, Мовиндьюле ожидал увидеть кровь – много крови. На рыночной площади краснели зловещие лужи, но это была лишь краска. Война между миралиитами вылилась в великое, однако бескровное побоище.

Член королевской гвардии отыскал принца и сообщил, что его отец жив. Фэйн со своими войсками преследовал остатки мятежников по улицам города. Вдали раздавались крики.

– Что ты скажешь отцу, когда он вернется? – спросила Имали. Куратор стояла с ним рядом, разглядывая изменившийся городской пейзаж.

– Что я ни при чем. – Мовиндьюле посмотрел ей в лицо. – Я не с ними, ты ведь знаешь!

– Конечно.

Имали баюкала раненую руку, прижимая ее к животу, морщилась от боли и вдобавок хромала. Старый куратор медленно двинулась вниз по остаткам западной лестницы, делая шаг левой и подтягивая правую ногу. Мовиндьюле взял ее за здоровую руку, чтобы хоть как-то помочь.

Они миновали первую площадку, где чудом уцелевший фонтан продолжал исторгать воду, хотя от статуи оленя остались лишь четыре тонких ноги. Мовиндьюле оглянулся на Айрентенон и заметил трещину, перечеркивающую древний фасад, словно уродливый шрам.

– Если бы не ты, все было бы гораздо хуже, – заверила Имали. Она указала на свой порез, из которого по щеке текла кровь. Волосы сбоку намокли, кровь застывала и становилась похожа на клей. Мовиндьюле Имали казалась олицетворением древнего порядка: на обоих было совершено нападение, обоих ранили и изуродовали шрамами.

– Я ничего не сделал…

– Еще стоит, видишь? – Обернувшись, Имали посмотрела на здание. – Да, Айрентенон еще стоит, хотя на нем и появилась трещина. Неужели ты думаешь, что он уцелел бы без тебя?

– Я не пытался сохранить Айрентенон. Я не пытался даже спасти тебя и остальных… – Принц опустил взгляд. – Сейчас мне искренне жаль. Хотел бы я сказать, что действовал из благородных побуждений, защищая наше наследие и укрывшихся внутри фрэев, только это неправда. – Он вздохнул и покачал головой. – Я спасал себя. Когда здание стало рушиться, я испугался. Больше мне ничего не пришло в голову. Я не очень-то сведущ в Искусстве…

Мовиндьюле не признался бы в этом никому, даже самому себе. Он не знал, зачем говорит это ей, хотя кроме Имали сказать было и некому. Она понимала его как никто другой. Для Имали он был не принцем; для нее он был просто юным неопытным фрэем, исполненным благих намерений. Он признался ей потому, что ему хотелось с кем-нибудь поделиться.