Александр Афанасьев - Оттенки тьмы

– Мы знаем, в чем заключается наша работа.

– Василий Викторович, – осторожно сказал Димыч, – Александр Вадимович в паникерстве никогда замечен не был. И основания для проверки тут есть.

Молчание прервал телефонный звонок. Бекетов снял трубку, послушал.

– Его у нас нет. Нет, вы ошиблись. До свидания…

Положил трубку.

– С Воткинского шоссе?

Бекетов покачал головой:

– С Госсовета.

Окольными путями меня вывели на стадион «Динамо» и дальше – в проулок, где меня подхватила заводская машина. Прямо в машине я переоделся. Злость кипела внутри… на себя… на все.

Опасная пружина была сжата до предела.

– Слушай, Вить, – сказал я. – Ты меня ведь у сотого подобрал. У меня была встреча с директором, так?

Витя ухмыльнулся:

– Так.

– Поехали.

– Куда?

– В больничку. На Воткинское шоссе.

Первая республиканская клиническая больница, главное лечебное учреждение Удмуртии, а теперь и всего анклава, была на Воткинском шоссе, можно сказать, что за городом. К счастью, у меня там был блат в виде Элины.

Блат, а также депутатские корочки – способствовали тому, что меня поставили под рентген. С рентгеновскими пленками сейчас – сами понимаете, печально. Рентген показал, что сломанных ребер нет. И то слава Богу. Но спину я сорвал сильно.

Устроили меня в палату. Одиночную, по блату. Пришла Элина – хорошо, что она меня не видела в том виде, в котором я заявился в управление ФСБ на Пушкинской. Я ей коротко и без подробностей рассказал, что произошло. Судя по ее лицу… не понравилось ей все это. И я ее понимаю.

– Осуждаешь?

Она головой покачала.

– Бросить бы тебе меня. Врача какого-то найдешь.

Она отрицательно покачала головой – снова.

– Почему?

– Потому что.

Я вздохнул.

– Дура ты. Как есть.

Вечером появился Димыч. С новостями.

– Короче, в квартире этой я не был, – рассказал он, – но разговаривал с человеком, который был. Выходит все вроде так – глава семейства где-то был укушен, пришел домой, обратился и съел семью. Потом пришли вы – он, соответственно, атаковал.

Я прикрыл глаза. Значит, ради создания правдоподобной картины они расправились со всей семьей.

– Короче, ни прокуратура, ни ментовка возбуждаться не будут. Это сто процентов. Им головняки ни к чему.

Да. Все правильно. Семью, наверное, убили так, чтобы они не смогли обратиться и стали кормом для монстра. Я такое в Вятском крае видел – там для таких целей обычно убивали ударом длинного шила в ухо, или в глаз, или в затылок. Уголовнички баловались – они как раз монстров откармливали – помните, я рассказывал, как мы их вешали? Вот за это и вешали, иногда по несколько десятков человек разом. Потом просто убили самого фигуранта и оставили рядом с запасами мяса.

Мрази.

– А вот те пальчики, которые ты сумел накатать, дали результат…

Димыч с видом победителя раскрыл лист бумаги, напечатанный на старом, дурном эпсоновском принтере. У нас они на вес золота…

– Коваль, Илья Игоревич, отслужил в ВДВ, затем поступил в полицию, специальное звание – капитан полиции, шестая ОРЧ. Уволен из органов по недоверию. Приговорен решением Набчелнинского горсуда к семи годам – тяжкий вред, повлекший смерть. Отбывал в Вятских лагерях, не в Тагиле.

И – выжил. То, что его не утопили в параше и не положили под молот, говорит о том, что не мент он был, а крыса. Продажная тварь.

Интересно, он киллер или просто тот, кто оказался под рукой?

– Слышал про него когда-то?

Димыч отрицательно покачал головой.

– А документы на него у нас выдавались?

Димыч невесело усмехнулся.

– Что, всю картотеку перерывать?

Верно. А также верно и то, что документы, как и раньше, выдает МВД, а не Минюст – его слили с МВД, чтобы бюрократию не разводить. И проверить, кому и что они выдали… ну вы поняли, да?

– А водила?

– А что – водила?

Правильно. Водила, он и есть водила, с него взять нечего. Понятно, что он предан должен быть как пес, иначе его и держать не будут.

– У тебя вообще ДОР [2]открыто или нет?

– А сам как думаешь?

Да… много амбиции, да мало амуниции. Вроде как только начинали, кто-то высказывал опасения, что так мы дойдем до нового, тридцать седьмого года. Расстрелы ввели, трудлагеря. Но нет, не дошли.

Тогда хоть и кровь рекой лилась, но тогда было то, чего сейчас и в помине нет – каждый, ну или не каждый, но очень многие ощущали ЛИЧНУЮ ответственность за судьбу и будущее страны, за то, какой она будет. Ведь даже те троцкисты-уклонисты, которых расстреливали, и вместе с ними много невиновных расстреляли – они ведь это не ради денег, они это тоже ради страны, просто они ее будущее видели по-иному. И действовали. А сейчас все ради денег. Даже на краю пропасти они хотят устроить переворот и прийти к власти не ради того, чтобы воплотить в жизнь какие-то свои идеи о жизнеустройстве. Они хотят уничтожить конкурентов и хапать, хапать, хапать…