Владимир Стрельников - Опасные тропы. Рядовой срочной службы

– Только обязательно сходи ко врачу, – в голосе участкового послышалось явное облегчение. Не придется поднимать муть со дна, с местной администрацией милиция старается жить в дружбе. Хотя и власти у нее запредельно много, прямо скажем. Но с родней хакима области связываться никто не захочет.

Вечером, после того, как позвонил отец, я рассказал ему все как есть. Особо не рисковал, хоть и хватает прослушки в Узбекистане, но она в основном на подрыв устоев и исламский радикализм нацелена. Обычно местные чекисты в разборки местных же властей не лезут, чтобы не раскачивать особо обстановку. Это сейчас успокоилось, буквально в прошлом году в Андижане такое было, что ой – ой. Да и не слушают обычно разговоры русских, им это не грозит ничем.

– Так, – отец, выслушав меня, замолчал. Потом, обдумав ситуацию, продолжил. – У тебя как, сотрясение сильное?

– Ну, сейчас более – менее, но Сайора говорит, что обязательно с недельку отлежаться надо. Потроха вроде как уже нормально, только брюхо синее, фингал знатный.

– Тогда слушай сюда. – Отец немного успокоился. – Пока ты наверняка уже вне подозрений, иначе бы уже наведались. Но за проулком точно следят, будь осторожен. Девушка из дома нос пусть не показывает, и в переднюю часть не выходит. Вы сейчас одной веревочкой повязаны, и иначе, чем спасаться вместе, вам никак. Но ход для вас есть только один. Дедов «Урал» на ходу?

– Да, – старый, но надежный, от деда доставшийся мне мотоцикл стоял в сарае. Коляску я с него снял, и иногда гонял по ночным проселкам, чувствуя себя потрясающе свободным. Ночь, звезды, луна, мощный тяжелый мотоцикл подо мной и серебристая пыльная дорога. Только девушки за спиной не хватало. Тут я оглянулся на Сайору, и представил ее в косухе и на мотоцикле.

– Тогда, через неделю, ночью, садись на него, сажай девушку, и выезжай в сторону казахской границы. Знаешь же, дорога через птицеферму, и уходит на север? Там, в ста сорока километрах, есть небольшой поселок, Бурисай называется. Спросите Рахимбека Гилязова, он вас у себя на несколько дней устроит, я ему позвоню. Надежный парень, мы с ним вместе в Афгане были. Потом к тебе приедет человек, скажет тебе, как звали твою черепаху. Помнишь же ее? – давным – давно мне отец привез из пустыни огромную черепаху. Настолько большую и старую, что я на ней катался.

– Помню, конечно, – улыбнулся я.

– Так вот, слушайся его во всем беспрекословно. Как бы тебе странно все не показалось. Понял? – У отца дрогнул голос. – Береги себя, сынок.

– Понял, папа, – я тоже едва не всхлипнул.

– Деньги я перешлю на карточку тому человеку, он тебе отдаст. Отдашь ему документы на дом, он его у тебя купит. Деньги оставишь себе. Сайоре скажи, чтобы собрала все документы на дом, если есть возможность, ей его оформят в продажу. Не бесплатно, конечно, но пусть не переживает, с недвижимости кус возьмут, но божеский. Вещи соберите самые ценные, и самые легкие. Ничего большого, только одежду, деньги, документы, и самые дорогие и памятные вещи. Осторожно там, ребята. Сидите, как мыши под веником. – Отец помолчал. – И еще, Леш. Если все будет нормально, то мы еще встретимся. Запомни это. Обязательно встретимся, сын!

Два дня я отлеживался. Только зарубил пару кур, которых поймал ночью, и связал проволокой, чтобы не бегать за ними утром. Ощипал, опалил, и два дня мы кушали куриные супчики, которые наварила Сайора. Она вообще не сидела на месте, хоть и не выходила из дома. Готовила, прибирала, занималась шейпингом и йогой. Учила арабский и английский, начала меня гонять по английскому и математике. Улыбаться стала чуть почаще, хоть ненамного, но все – таки.

Через два дня я вышел на улицу уже поработать. Вытащил из сарая мотоцикл, навесил на него коляску, погонял на холостых оборотах. Проверил его, слегка поездил по проулку, и загнал мотоцикл на место.

– Неплохой день вроде будет, – я поглядел на падающие с деревьев листья. Пока еще слегка, конец сентября для Узбекистана – это ранняя осень. Еще нескоро дожди пойдут, и ветра начнутся, вот тогда листва полетит.

А пока одел на самодельный фаркоп дышло лодочного роспуска, и сгонял на речку, на лодочную станцию за своей «Обью», старенькой, но очень хорошей люменивой лодочкой. Перевернул ее во дворе, и покрасил заново, проклепав и зачеканив расшатавшиеся и пропускающие понемножку воду заклепки.

– Ну ты, окклок, – от калитки крикнули. Я не понял, обозвать русского «белое ухо» – или издевка, или кто – то ищет неприятностей. – Иди сюда, щенок, учить будем.