Роман Корнеев: Мятеж

— Мне жалко команду. Новый саб построить — нужен год. Команду «трипл-эй» на Семи Мирах выпускают от силы раз в пять лет. Вот потому и проигрываем угрозе, что теряем людей.

Дайс живо представил себе этот многозначительный кивок куда-то за спину.

— Ты не понял. Нужно будет кому-то тебя подстраховать. Со мной и Эй Джи у тебя появляются шансы. А так ты в любом случае угробишь саб. Я не хочу терять «Джайн Аву», это хороший крафт.

Секундная пауза на обдумывание. Старик знает, что Дайс прав.

— Ладно.

Разговор был окончен.

— «Джайн Ава», новый план, тормозим на трёх знаках, запускаем два якоря, максимально быстро восстанавливаем энерговооружённость до 80 номинала, остальные инструкции потом.

Саб впервые после проецирования едва заметно качнуло. Пузырь субсвета прянул им навстречу, становясь сперва плоским, а потом начиная стремительно замыкать свой изгиб в области кормы. Ревели сигналы предельной мощности. Саб изо всех сил упёрся в границу субсвета последними издыхающими петаваттами своих генераторов, а у самой уже физически различимой границы файервола потянулся навстречу собственному сияющему отражению носовой генератор в фиолетовом гало напряжённого поля.

Держать, дип вас всех задери, держать стабилизацию! Нежнее. Ещё нежнее. Как пушинку. Как, в корму тебя, пушинку.

В тот момент, когда щуп и его призрачный двойник соприкоснулись, в субсвет как из проколотого пузыря рванул сноп яростного света — это стремилась на свободу диссипированная вокруг энергия. Поверхность же файервола, напротив, стала привычно темнеть, вот уже и первые звёзды показались. Незнакомые звёзды. Всегда разные. Всегда чужие.

Указатель номинальной мощности генератора остановился на восьми и, неуверенно подрагивая, начал расти.

— Есть первый якорь. Полтора петаватта, два.

— Есть второй, закрепление плохое, пока не замыкать, перезабрасываем… есть замыкание. Один эксаджоуль, один и пять.

Уф. Старикан сумел. И команда успела. Так. Четыре часа.

Столько у них теперь было времени, чтобы сбросить в субсвет шлюпку, спасботы, и попробовать обратно погрузиться, пока это место не разогрелось до миллиарда кельвинов.

Для безбрежности просторов космоса это была слишком быстрая война. И счёт тут шёл порой на доли секунды.

— Кормакур, на тебе эвакуация команды.

— Апро, капитан.

Ковальский [30] Здесь и далее будут встречаться отсылки к романам «Кандидат» и «Фронтир» в последний раз с сомнением бросил взгляд на удаляющийся силуэт пятна. Ещё максимум час, и курсограмма миграции «Эпиметея» уведёт золотой шар станции так далеко к центру ячейки, что страшилище окончательно затеряется в мареве фотосферы.

Да, на этот раз пришлось попотеть.

Главная проблема макул не в том, что те слишком горячие — наоборот, холодная, на полторы тысячи кельвинов ниже номинала, плазма позволяла бушующему электромагнитному океану звёздной короны спокойно запускать свои нервные пальцы в толщу хромосферы, превращая и без того беспокойные приграничные области в форменный ад, где полевые воронки диаметром в добрые мегаметры орудовали с грацией отбойного молотка в посудной лавке, утрамбовывая пятно каскадными ударными волнами, что сотрясали недра звезды на сотни километров в глубину. Пока макула [31] Макула — здесь: тёмное пятно в фотосфере звезды. поблизости — показатели потока лучистой энергии принимались танцевать джигу, а температура и плотность среды легко могли за секунду сменить порядок-другой.

По этой причине Ковальский предпочитал держаться от пятен подальше. Даже у такой прочной машинки, каким был «Эпиметей», значился свой предел, и лишний раз его нащупывать без особых причин не стоило.

По мере удаления макулы, указатели симметричности эллипсоида поля и дисперсии нагрузки на призме решётки всё сильнее уходили в зелёную зону, минус пять, минус шесть, уровень баланса энергии тоже вновь обосновался в положительной области, это якоря накопителей вновь начали отбирать у звезды растраченную на её же буйный нрав энергию. Фотосфера успокаивалась, вновь надёжно укрывая станцию в своих глубинах, и только порождаемые якорями шоки бубнили в эхолот данными о подвижной структуре недр звезды глубоко под внешними хромосферными ячейками.

Ковальский напоследок проверил радиационный фон в толще внешней брони, но и та была в норме. Если можно считать нормой то, что может изжарить тебя в доли секунды, стоит гамма-фону прожечь ещё жалких пару десятков сантиметров вглубь сферического зеркала.