Владимир Кельт - ZEUS. Синдром защитника

— Ты чего, дружище? Думаешь…

Макс не успел договорить. Рэйн стукнул стаканом по столу, да так, что тот разбился. Разлетелось стекло, виски смешался с кровью и потек по столешнице. Пореза Рэйн не заметил, злостно смел осколки на пол и выкрикнул:

— Отвечай! Сколько ты получил от Балатье?!

Побледневший Макс вжался в кресло.

— Не понимаю… О чем ты?

Отказ признать вину окончательно вывел. Подогреваемая алкоголем злоба выплеснулась наружу, будто рванула взрывчатка в сотню тротил. Глаза застелила пелена гнева, и Рэйн бросился на Макса. С размаху заехал в челюсть. Под кулаком хрустнуло, кресло опрокинулось, и Фрей завалился на пол. В секунду Рэйн оказался рядом, прижал его коленом и схватил за грудки.

— Что здесь непонятного?! Хол! — выкрикнул он. — Только ты знал, что Лиса отправилась на Ориваль, а оттуда на Хол! Только ты, Макс! Только ты! Я считал тебя другом, я верил тебе! А ты слил информацию! Предал меня!

— Это не я… — прохрипел Фрей, пытаясь высвободится.

Отвратно было слушать ложь, и не хотелось марать руки. Рэйн отпустил его, встал и брезгливо отряхнулся, будто в грязи только что извозился. Отступил назад, наблюдая, как Макс поднимается.

— Я не верю тебе, «дружище». Всегда верил, а теперь — нет. Вставай. Как ты сказал? Предателей отстреливать нужно?

Рэйн выхватил из-за пояса пистолет. В глазах Фрея застыл испуг.

Инстинктивно Макс попятился, пока не уперся спиной в стену.

В висках пульсировало: «Предателю — пулю в лоб», и Рэйн ничего не видел перед собой, кроме вспышек ярости. Секунду назад сердце бешено колотилось, а теперь замерло. Он держал Макса на прицеле и был готов выстрелить, более того, был готов погрузиться в бурлящий смолой чан из угрызений совести.

Фрей прилип к стене, вздрогнул и зажмурился. Рэйн положил палец на спусковой крючок.

Время замерло.

Никогда спусковой крючок не был таким тугим, и палец бесконечно долго преодолевал сопротивление. Рэйн прикрыл глаза, зная, что попадет в голову.

Веде нравилось прогуливаться по дремлющему кораблю и наслаждаться тишиной. В полночь «Зевс» становился другим. Отсеки пустели, гасло освещение, и только узкие полосы люминесцентов да горящие надписи с маркировкой не давали заблудиться среди коридоров и шлюзов.

После очередного «дня» б ольшая часть команды разбредалась по каютам, где каждый погружался в собственный мир. Иллюзорный, давно почивший, но оживающий в воспоминаниях. В такие моменты Веде казалось, будто все они призраки без будущего, и все что им осталось — бережно доставать из закутков памяти осколки прежней жизни.

На часах за полночь. Давно пора бы спуститься в жилой отсек и лечь спать, но Веда продолжала стоять на смотровой площадке, наслаждаясь одиночеством и видом на звезды. Чем меньше кругом людей, тем меньше пристальных взглядов кричащих: «Эсп! Чужачка, шпионка! Всем было бы лучше, если бы ты получила пулю, или твое тело поглотил вакуум». К подобным мыслям нельзя привыкнуть, остается только атрофировать чувства, но это давалось с трудом. Куда проще от них сбежать, и Веда с удовольствием соглашалась на ночные дежурства. Лучше следить за дисплеями и вносить записи в бортовой журнал, нежели притворяться, будто тебе все равно. Иногда Веда думала, что если вдруг рассыплется на атомы, то исчезновения никто не заметит. Разве что Макс.

Фрей часто заходил в центр управления во время ее смены. Приносил горячий кофе, себе брал пиво, садился рядом и рассказывал обо всем на свете. «Все на свете» для него заключалось в пошлых шутках и таких же пошлых историях из жизни. Поначалу это раздражало, Веда всячески пыталась его выпроводить, ссылаясь на работу, но потом привыкла. А если почему-то он не приходил, то становилось грустно, и Веда с трудом дожидалась утра, чтобы снова отмахиваться от его глупых фраз и неуклюжих попыток обольщения.

Тишину прорезали крики. Матерные слова эхом разлетались в пустых коридорах.

Веда застыла, прислушалась. Голоса узнала сразу же: Аллерт и Макс! Мигом она уловила энергетический поток, чтобы перехватить мысли. В сознание ворвалось черное зеркало, а рядом мыслеформы Фрея, которые заставили похолодеть.

«Не веришь мне… Я не предатель! Ты сам себя похоронил в этом бреду! Подох на Кавире вместе со мной!»

Образы скакали из прошлого в настоящее. В них горели целые города, огненными кляксами расцветали взрывы, слышались отголоски войны. Веда буквально захлебнулась в крови, чувствуя боль Макса. Она видела, как плавилась земля в Разломе-13; ощущала то же мертвенно-горячее оцепенение, что испытал Фрей, когда едва выбрался из Разлома живым, а потом узнал, кто выпустил ракеты.