Дмитрий Заваров - Системная ошибка

– Озверина нажрался, – сообщил я прежде, чем подумал, что говорить этого как раз не нужно.

– Фролов! – взвился Прапор и, резко осадив себя, спокойно пообещал: – После поговорим. Липатов, допуск есть.

Леха снова мазанул по желтому кружку картой, на этот раз светодиод милостиво сменил цвет на зеленый, и под железным листом что-то щелкнуло. Мы влетели внутрь, как заправские спецназовцы водя стволами из стороны в сторону.

Длинный коридор. Белые пластиковые панели на стенах. Дымчатые стеклянные двери через равные промежутки. Матовые коробки ламп под потолком. Никого.

В который раз за этот бурный вечер мы с Лехой переглянулись. Напарник пожал плечами. Я машинально повторил его жест. Стрелять так стрелять, не в первой. Хотя, если что, таскать по инстанциям будут нас, а не босса.

За мутными стеклами изредка мелькали какие-то смутные тени. Кто-то там работал. Может быть, и не работал, может быть, как раз именно сейчас за этой дверью наши незваные гости воруют самые сокровенные секреты Компании.

Ну и пусть. Мое дело Б-24. А это вот, например, А-17. Ну и хрен ли соваться, куда не просят. Тем более что я прекрасно помнил, какие страшные кары прописаны в договоре за несанкционированный доступ в помещения НИИ.

Вот и бежали мы с Липатовым по длинному коридору, даже не пытаясь понять, что там, за этими мутными стеклами, происходит. А вокруг стояла какая-то искусственная тишина. Даже лампы не гудели. И запахов не было. Не считая бензиновой вони от моего правого рукава. Подошвы слабо поскрипывали на сером девственно чистом линолеуме.

Площадка перед лифтом. Довольно обширный зал с претензией на комнату отдыха: этажерка с книгами и журналами, диван, столик…

Из зала расходились три коридора, озаглавленные блестящими медными литерами А, Б и В. Мы прибежали сюда по А. Мельком заметил странную закорючку вместо номера этажа на панели вызова лифта – и уже рванувшись вслед за Липатовым, вспомнил, что она означает: блокировка, лифты остановлены по сигналу тревоги.

Коридор Б ничем не отличался от А. Я не успел разогнаться, как Леха резко затормозил. Б-3 – блеклая надпись плохо читалась на дымчатой поверхности.

– Подстраховать? – предложил я.

– Работай, – отмахнулся Липатов.

И я побежал дальше. Вряд ли придется стрелять. Вряд ли придется убивать. Двадцать первый век на дворе. Неслись навстречу двери, поскрипывали берцы. Мирная компания по производству нейрофонов – пусть и революционная разработка, но все же не ядерные боеголовки. Мягко горели под потолком стеклянные колбы, спектр чуть заметно смещен в синеву. В то же время дельтапланы на крыше – это серьезно. Это не учения и не ложная тревога. На идеально ровной поверхности стены чужеродным элементом выступала красная коробка пожарной сигнализации. Липатов уже внутри. Видимо, у него все в порядке. Б-24. Стоп!

Я подошел вплотную к двери. Прислушался. Приложил ухо к холодному стеклу. Тишина. Подцепил за веревку бейдж с пропуском, поднес к панели. Стекло чуть дернулось, освобождаясь от захвата замка. Потянул хромированную дугу ручки в сторону – дверь бесшумно уехала в стену.

И я вздрогнул от неожиданности. «Уж послала, так послала!» – прошепелявил в голове мультяшный голос. Ровно посередине комнаты на полулежало тело. Только потом внимание переключилось на обстановку. Обширное, лишенное окон помещение, залитое ярчайшим светом… Нет, дело не в свете. Просто тут слишком много белого: гладкий, будто закатанный в пластик пол, оштукатуренные стены, идеально ровный потолок с частыми линзами точечного освещения, вереница столов вдоль стен и даже громоздящиеся на столах приборы были преимущественно белыми.

Мужик, лежащий на полу, гармонировал с обстановкой своим белым халатом. Кровь на его лице – вот что выбивалось из общей палитры. Убит? Лицо показалось знакомым: наверняка видел его, когда дежурил на проходной. Жаль, если убит. Лет за пятьдесят ему, внуки, наверное, дома ждут. Пропитанная кровью «профессорская» бородка слиплась в неопрятные сосульки.

И тут я снова вздрогнул всем телом. Слева от двери, на угловом столе, стояла стеклянная колба, внутри которой на невысокой колонне с цифровым дисплеем располагалась человеческая голова. Настоящая – по каким-то неуловимым признакам было понятно, что не муляж. Профессор Доуэл – так, что ли, звали этого персонажа… Лысый череп увит блестящей металлической сеткой, напоминающей паутину. Нити сходились над ухом, где роль паука исполнял нейрофон – серебряная шайба размером с пятирублевую монету. От нейрофона к основанию колонны тянулся пучок разноцветных проводов. Черты лица, белые до синевы, были настолько искажены, что невозможно определить – мужская это голова или женская. Водянистые, бесцветные глаза смотрели прямо на меня; но это так всегда бывает на картинах, мне рассказывал друг-художник, что для достижения этого эффекта зрачки нужно разместить таким образом, чтобы…