Константин Бенев - Метро 2035. Царица ночи

Дежурный на блокпосту в туннеле до Ботанички не обратил на Горшка никакого внимания: юродивый давно уже был вроде детали интерьера, привычной и незаметной.

Когда-то этот пост был действительно нужен, сейчас же надобность в нем отпала – желающих попасть на Ботаническую из праздного любопытства давно уже не было. Дежурных, однако, убирать не стали, и они по-прежнему скучали, отбывая повинность. Правда, уже без автоматов.

В какой-то момент неожиданной популярностью стала пользоваться недостроенная кольцевая, и Смотритель хотел было перенести пост на другой конец Ботанической. Виктор тогда встал насмерть: никаких блок-постов! Его бесила даже сама мысль, что кто-то, пусть чисто теоретически, сможет подглядывать за его работой.

Кто-то предложил брать с транзитников плату, но тут против выступил уже сам Роман Ильич. И вовсе не из-за любви к ближнему. Логика Смотрителя была простой, но железобетонной: зачем портить имидж станции в глазах остального метро? Странненькие, бедные, тихие… Брать с них нечего, сами обходятся малым. Как-то не вяжется это с меркантильностью, не находите? Впрочем, проводник, водивший народ через Петроградскую, исправно отсчитывал в ее казну твердую валюту. Естественно, сохраняя все это в тайне от остальных.

Аркадьевна Мишку ждала, свое обещание – выведать у Горшка планы Хранителя – она не забыла, но для этого юродивого надо было сперва поймать. А он, как назло, все время куда-то пропадал. Ой, не просто так все это, ой, не просто так… Дипломат из поварихи был никакой, поэтому, поразмыслив немного, она решила вокруг да около не плутать, а спросить Горшка обо всем прямо. Но, увидев Мишку, забыла обо всем.

– Мишка, ты чего это? Не заболел ли? Бледный что-то какой? Поесть будешь?

Горшок кивнул: само собой, разве когда он отказывался от хавчика?

Ел Мишка, как всегда, с удовольствием, всем своим видом показывая, как он доволен, как все вкусно и как он благодарен за то, что не остался голодным. И это была не игра, не притворство: Горшок умел ценить маленькие радости, не так уж много их у него было. Зная отношение поварихи к чавканью и прочему свинству, Мишка старался не нарушать порядка. Было это для него совсем не сложно.

Наблюдая, как Горшок за обе щеки уплетает похлебку, Аркадьевна успокоилась: аппетит хороший, значит, все нормально и можно идти в наступление.

– Кхм… Мишка, слушай-ка. Ты с Витьком нашим вроде же дружишь, так? Что у него там случилось? Все таится, секретничает.

Мишка насторожился. Жевать он не прекратил, это было выше его сил, даже, наоборот, еще активнее заработал челюстями и уткнулся в плошку, дескать, ем я, не мешайте!

Аркадьевна, заметив это, тут же предложила Горшку добавку, тот оказываться не стал, глупо было бы. Но и разговорчивее не стал тоже.

– Ты там язык вместе с похлебкой не съел? Чего молчишь-то?

– Мишка ест. А когда я ем, я глух и нем.

Вот поросенок хитрый, поди подступись к нему! Только похлебка вот скоро закончится, и она, Аркадьевна, от Горшка ни за что не отстанет.

Мишке самому надоели эти чужие тайны. За последние сутки (или двое?) на бедного Горшка столько всего свалилось, что его несчастные мозги, не привыкшие так напряженно работать, вскипели. Мишка устал. Он бы и рассказал все, черт с ними: и с Хранителем, и с Волковым, и с муринцами этими. Вопрос: а где гарантия, что его потом не скормят этому колючему монстру? Так просто, чтоб лишнего не болтал. Для профилактики. Он чужой. Своих не жалко, что про других тогда говорить?

Горшок поставил пустую посудину на стол.

– Благодарствую. Вкусный суп.

И тут же скривился, схватившись за живот.

– Объелся?!

– Мишка пойдет домой. Мишке больно.

«Да что это такое? Опять все не слава богу!» Повариха поняла, что Горшок просто притворяется, разозлилась, но что она могла сделать?

Смотрителю она сказала, что Горшок хоть и молчит, но точно что-то знает. А Витька, как пить дать, опять воду мутит, что-то придумал. Ох, не к добру все это…

Смотритель и сам чувствовал, что не к добру. В последнее время вокруг вообще творилось что-то странное, если не сказать – страшное. Если бы Романа Ильича попросили описать свои предчувствия и страхи, ему бы это вряд ли удалось. Огромная черная воронка на фоне сине-фиолетового неба и закатного солнца, которая стремительно увеличивается в размерах и засасывает все, что попадается ей на пути, и все. Никаких мыслей и соображений. Просто образ, как у Лукьяненко в какой-то книге. Но там воронка была материальна, а у Ильича – просто ощущение: шла беда.