Денис Игумнов - Ночная смена [SelfPub, 18+]

В это же время на подземном этаже морга в холодильнике перестают работать морозильные камеры. Освещение меркнет и из бездушно-холодного превращается в тусклый слепой свет египетского саркофага. Разбросанные по черно-белому полу мертвые тела начинают шевелиться. Запертые крышки камер открываются, и из них тянутся бледные, синие, зеленые руки, расцвеченные в зависимости от времени смерти их хозяев. Над железным потолком, с истошной ломотой отталкиваясь от его гладкой поверхности, разносятся гулким мычанием стоны и скрип давно не используемых суставов восставших мертвецов. Они поднимаются. Вначале их движения неуверенны, их раскачивает, и холодная вязкая кровь и слизь тянут встать на четвереньки. Потихоньку они становятся более подвижными, но, все еще испытывая загробную боль от продолжающих гнить нервов, мышц, жил, бездумно ходят по холодильнику, сталкиваются друг с другом, рычат и стонут. Обрывая веревки, стягивающие ей подобием безжалостной приподнимающей руки щиколотки, со стола для вскрытий встает и Вика. Проходит совсем немного времени, и, словно подвластные одному им понятному общему побуждению, мертвецы поворачивают к выходу и, уже совершенно не толкаясь, выходят наружу, почти организованно.

Когда мертвые восстают, течение времени искажается. Морг с больницей проваливаются в каверну межвременья, они еще не в потустороннем мире, но уже и не в мире живых. Они изолированы от общего потока времени, заключены в сферу вечной ночи и вырваны с корнем из привычного нам пространства. Прохожие, идущие с утра по своим делам, не видят зданий больницы. И никто не помнит, что на месте, которое сейчас они инстинктивно обходят стороной, было что-то, кроме заросшего дикой травой пустыря. Даже родственники лежащих в больнице больных напрочь забыли про их существование, как будто их никогда и не было на свете.

Я стою около стола, пытаюсь психологически отдышаться. Главная мысль в моей голове стучит на сотни разнообразных ладов, и все они складываются в кричащий в ужасе призыв к моему благоразумию: «Иван, тебе пора валить из этой богадельни! Быстрее, иначе будет поздно!» Путь на улицу мне закрыт серым палачом. Остается только спуститься на лифте вниз и по подземному туннелю дойти до главного корпуса больницы. Черт, возвращаться туда мне совсем не хочется.

Мертвецы идут толпой по коридору и останавливаются напротив комнаты, где заперт некрофил. Их гнилые мозги наполнены зудящим желанием мести. Никто не может тревожить сон мертвых безнаказанно. Им, этим преступникам, бросившим вызов самой смерти, обычно еще при жизни приходится отвечать за свои гнусные деяния. Реже они умирают своей смертью, преждевременно радуясь, что ушли от справедливой людской кары, не зная, какая ужасная участь их ждет за порогом сырой могилы.

Егорушка лежал под полками, заставленными банками с химикатами и упаковками с таблетками неизвестного ему назначения. В кладовой было темно, лишь через щели между полотном и косяком двери пробивались отдельные лучики тусклого света. После того как его сюда притащили, страх подозрительно быстро испарился, его сердце, как это ни странно, наполнили уверенность и спокойствие, будто в его вены неведомая могущественная сила впрыснула изрядную дозу морфия. Под этим расслабляющим воздействием он раз за разом прокручивал у себя в голове сцены своих недавних половых подвигов. Испытывая чудовищное возбуждение, некрофил чувствовал свой напрягшийся, как фонарный столб, член, изогнувшийся чугунной дугой и головкой уткнувшийся ему в солнечное сплетение. Открыв рот и полузакрыв глаза, он грезил наяву.

Из мира мерзостных воспоминаний Егорушку вытащило вначале лишь легкое изменение окружающей реальности. Сначала лучики света стали пропадать один за другим, затем он услышал бесконечно противные скребущие скрипы и, наконец, стоны. За этим последовали стуки, невидимая масса навалилась на дверь, и петли, вмурованные в бетон, закашляли серой пылью. Дверь напряглась, вогнулась внутрь и задрожала. Некрофил сел и спиной прислонился к закачавшемуся стеллажу с лекарствами. На его голову посыпались коробочки разных препаратов и цветные пузырьки. Настало время и такой закостеневшей во зле твари испытать настоящий ужас. Замок не выдержал первым, со звонким «дзинь» он лопнул, разлетевшись мелкими частями в разные стороны. Один из его винтиков, пролетев короткие два метра, ударил в щеку некрофила, пробив кожу, он глубоко вошел в мясо, оставив на виду только свою щербатую шляпку. Но он не обратил на это внимания, потому что в дверной проем полезли его давнишние клиенты. И хотя вначале хлынувший из коридора поток света на секунду ослепил его, и он еще не разобрал деталей ни одного лица, Егорушка по хорошо знакомому ему, вожделенному запаху узнал их. Его последний вскрик был похож на женский. Вся боль, существующая на свете, уместилась в минуту короткой агонии. Мертвецы разорвали его заживо и сожрали. Не осталось даже говна, только душа извращенца черным дымом коптящей резины зависла над местом расправы. На секунду задержавшись, она получает из пучин беспредельной бездны приказ от тайного господина всех болезней, извращений, оживших трупов и, влекомая этим ясным сигналом, летит сквозь толпу мертвецов, злорадно предвкушая продолжение банкета, ищет, ищет и вскоре находит. Стелясь по полу черной копотью, молниеносной змеей заползает по ногам искомой женщины к ней во влагалище и сквозь стылую слизь и лохмотья разрывов пробивается дальше в матку. Там она сворачивается в клубок, выпускает отростки острыми иглами, вонзающимися в ее внутренние стенки. Мертвая женщина чувствует боль в животе, судорога наклоняет ее вперед, и, пока все остальные направляются к лифтам, она, противясь общему желанию, уходит в котельную.