Вера Ковальчук - Северянин

— Ты предлагаешь мне быть чем-то вроде подставки под ваш артефакт?

— Нет уж, скорее чем-то вроде ветра для нашей мельницы. И позднее — одним из нас. Положение друида я тебе не обещаю, ты им быть не можешь по объективным причинам, даже родись ты чистокровным кельтом, но бардом ты стать сможешь.

— Я не умею петь, — зло сказал скандинав.

— Это к делу не относится. Барды — это не те, кто красиво поет песенки, а те, кто хранит в памяти тысячи стихов, в которых изложена вся память нашего племени. Согласись, помнить их можно и не умея выводить рулады.

— Прекрасно придумано. А если Круг не удастся уговорить, проблемы не будет — меня просто пришибут, и артефакт снова окажется чист. Не так ли?

— Не так. Ты слишком уж мнителен.

— Довольно. Как бы там ни было, я не собираюсь плясать под чужую дудку.

— При чем тут чужая дудка?

— При том, что планировать за меня мою жизнь я не позволял даже собственному опекуну. И довольно об этом.

— Ты понять не можешь, что я хочу выручить тебя. Если б ты не сунулся в некрополь и не утащил реликвию, я и искать бы тебя не стал, порадовался бы только, что имел удовольствие познакомиться со столь остроумным и изобретательным молодым человеком. Ты не оставил мне выбора.

— Удивляюсь, насколько люди стремятся всегда и во всем оправдывать свои некрасивые поступки. Тебе-то это зачем? Трави себе спокойно чужака-норвежца, зачем искать оправдания?

Старик всплеснул руками. Для того, чтоб сделать это, ему пришлось засунуть свой посох подмышку.

— Поверь, мне еще никогда не приходилось искать оправданий своим поступкам. Вполне достаточно было причин. И сейчас — тоже.

— Шел бы ты, дедуля, к своим дружкам в балахонах, — цинично и грубо ответил викинг, потихоньку зверея. — И заткнул себе в задницу свои щедрые посулы вместе со своим костылем.

Тот слегка поморщился.

— Слишком грубо. Но, положим, я признаю, что твое поведение объяснимо, поэтому не обижаюсь. Я ведь прошу лишь, чтоб ты взвесил мое предложение и попытался понять — это единственный выход.

— У меня другое мнение.

— Ты совершенно не знаешь этого мира. Пойми, болван, что если б я хотел убить тебя, я мог бы это сделать еще на берегу, с которого ты сбежал на спине единорога! — не выдержав, все-таки вспыхнул старый друид. — Убить мог бы без труда!

Агнар слегка поднял голову. Ноздри его раздувались, но не от гнева, а от азарта.

— Таким ты мне больше нравишься, святоша. Я люблю искренность и прямоту. Положим, ты даже не хочешь меня убивать, но сделаешь это, если сочтешь, что сие будет полезно твоему длиннополому братству.

Луитех покачал головой. Минутная вспышка потухла, будто ее и не было, он снова взял себя себя в руки, держался строго и с достоинством.

— У тебя есть буквально несколько мгновений, чтоб передумать, — сказал старик, стискивая посох.

— А потом? Ты меня испепелишь?

— Нет. Но если ты думаешь, что на этот раз мои собратья будут искать тебя пару недель, ошибаешься. Они уже знают, где ты. И очень быстро настигнут тебя.

— Побегут по воде, аки посуху? — ощерился викинг. — Посмотрю, как они это будут делать. Никогда такого зрелища не видал… Кстати, хотел спросить — это у всех друидов водобоязнь, или только у некоторых?

Старик снова укоряюще качнул головой, но на хамский выпад ничего не ответил. Скандинав почувствовал, что его буквально видят насквозь, и друид отлично понимает: эта грубость — всего лишь отражение того страха, который на миг сжал Агнару сердце, как только он услышал о погоне. В самом деле, а вдруг друиды успеют нагнать его до того, как корабль отчалит от берега? Вдруг нагонят его до выхода из устья реки в залив? Вдруг у них тоже есть корабли, и они заставят купца выдать своего нового работника. Тем более, что тот не из тех, кто принципиально будет отстаивать своего человека только потому, что это его человек…

Однако и сдаваться викинг не собирался. В предложении Луитеха ему чудился какой-то неведомый, опасный для него подтекст.

— Иди ко мне сюда. Я сумею отстоять твою жизнь.

— Нет.

— Что ж… Мне жаль.

И в тот же миг контакт отпустил скандинава. Он осознал, что лежит у борта корабля, уже, кажется, отходящего от берега, и на него озабоченно смотрит Хишур.

— Ты как? Что с тобой? Поплохело, что ли?

— Ну, видать, так… — выдохнул молодой мастер, удивляясь глупости вопроса. Уж если человек падает на палубу ни с того ни с сего, понятно, что хорошо себя чувствовать он не может.

Правда, возможно, у чужеземца просто не хватало слов правильно выразить свою мысль.