Алекс Маршалл - Пепел кровавой войны

Смертным свойственна подобная самоуверенность. Папесса И'Хома взглянула на бушприт с причудливой резьбой, и в тот момент, когда ее армада уже подплывала к прекрасной белой гавани Джекс-Тота, а собравшиеся на берегу черные ангелы трубно возвещали о ее прибытии, она отдала самый трудный приказ за все время ее папства:

— Распните моего дядю на мачте, но прежде отрежьте ему язык. Наши спасители не должны увидеть среди нас ни одного отступника.

Кок только эти слова слетели с потрескавшихся от соленого ветра губ И'Хомы, на душе у нее стало легче, и отказ от последней привязанности к обманчивому телесному миру немедленно вызвал отклик с берегов Джекс-Тота. Огромные существа цвета слоновой кости выплыли из бледно-голубой бухты, чтобы поприветствовать ее флот. Эти левиафаны тащили за собой листья размером с корабль цепистов, а гораздо меньшие крылатые создания такого же окраса слетели с мыса, окаймлявшего гавань. На глаза И'Хомы навернулись слезы при виде детей Падшей Матери, выросших из семени Обманщика чудовищами, но все же призванных сыграть не менее священную роль, чем сама Черная Папесса. Наконец-то Пастырша Заблудших вернулась домой. Она вручит ключи от Звезды небесным воинам, и те отправятся очищать мир от греха.

Позади И'Хомы раздался стук молотка и приглушенные крики, но уже ничто не могло нарушить торжественность момента.

За долгие годы София видела множество ночных кошмаров и пробивалась через них с боем не реже, чем наяву. Но все же ей никогда не приходилось переживать такого странного совпадения, не случалось очнуться от дурного сна на том же месте, где заканчивался его сюжет. Свернувшись калачиком на треклятом троне.

Она поерзала на слишком знакомом сиденье, укрыла шею холодным от талого снега меховым воротником и еще плотней зажмурила глаза, защищаясь от демонски яркого солнца, словно решившего прожечь дорогу в ее затуманенную голову. Так уж ей всегда везет. В прежние кровавые времена случалось радоваться темным тучам, вечно висевшим, словно свинцовый ореол, над Черными Каскадами, к которым София подбиралась, чтобы сжечь там все дотла.

Мордолиз зевнул с обычным поскуливанием, сообщая о наступлении утра, но она продолжала цепляться за сонную вялость, отчаянно пытаясь задержаться в ней подольше. Демон принялся шастать туда-сюда, и София представила, что его когти стучат по сосновым половицам ее старенькой кухни, а не по обсидиановым плитам тронного зала. По-настоящему счастлива она была только в эти минуты между сном и пробуждением. Вот бы и теперь поспать подольше в таких знакомых фантазиях, а когда проснется, Лейб нежно погладит ее по голове и потребует шепотом, чтобы она пообещала приготовить яблочные лепешки за то, что он не станет ее тревожить. А солнце к тому времени наполовину встанет над осинами…

Сон омрачился, как всегда. Она приготовила мужу его любимое лакомство, но тому не суждено было позавтракать им. Молодой монстр в образе рыцаря положил отрубленную голову Лейба на клетчатую скатерть, а сам попытался, как это мог бы сделать Лейб, дотянуться языком до тарелки, но сумел слизнуть лишь несколько крошек…

Нет. София отгородилась от этого видения, постаралась скрыться от обжигающего ужаса в холодной темной пустоте. Рассвет уже подкрался к оправе Диадемы, пока София клевала носом, и если она сумеет устроиться поудобней на созданном прирожденным истязателем троне, прежде чем совесть окончательно проснется и вонзит в нее зубы, то урвет еще несколько мгновений столь необходимого отдыха и… и…

И теперь уже поздно засыпать снова. Воспоминание о найденной в подземелье Индсорит мучило сильней, чем яркий солнечный свет или кошмар. Даже в полусонном состоянии София поняла, насколько глупой и безнадежной была ее последняя затея: принести умирающую королеву сюда, к самой вершине замка, и потратить всю ночь на попытки напоить ее соком и промыть раны, когда с самого начала было ясно, что Индсорит ушла слишком далеко и не сможет вернуться. Как бы жестоко ни обошлась Вороненая Цепь со своей конкуренткой в борьбе за власть над Багряной империей, именно София причинила ей последние страдания. Вряд ли Индсорит осознавала, что с ней происходит, но ее стоны и тяжелое дыхание были самым естественным ответом на эту худшую из провокаций.

И ради чего? Чтобы облегчить свою совесть, чтобы сказать, что сделала все возможное, когда намного гуманней было бы оставить Индсорит наедине с ее мучениями в камере, где София ее нашла. Но нет, она, как и всегда, внезапно загорелась надеждой все исправить. И даже не замечала, что делает только хуже, пока не стало слишком поздно. Индсорит просто еще одна жертва приступа оптимизма Софии, но, во имя всех демонов Изначальной Тьмы, она будет последней — сегодня Холодный Кобальт отбросит глупые надежды и станет… ну да, безнадежной.