Роберт Хайнлайн - «Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести

Он хотел, чтобы я отказалась. Я почти подчинилась. Но когда я все же приняла предложение, он… ну, он выбросил мои туфли. Там мы делаем это официально. Опубликовал заявление, что больше я ему не жена.

— Вон оно как! Хочешь, я найду его и сверну ему шею?

— Милый! Милый! Это было так давно и так далеко отсюда. Он давно уже умер. И значения это не имеет никакого.

— Ну если он помер… А твои дети — кто-то из них был отцом Руфо… или его матерью?

— О нет, это случилось позже.

— Как так?

Стар перевела дух:

— Оскар, у меня около пятидесяти детей.

Это меня добило. Слишком много ударов, и, надо думать, по мне это было заметно. На лице Стар отразилось живое сочувствие.

Она торопливо разъяснила: когда ее выбрали наследницей, в ее организме были произведены изменения — хирургические, биохимические и эндокринные. Конечно, ничего такого радикального, вроде удаления яичников, не делалось, да и цели у них были другие, и методы более тонкие, нежели те, которые существуют у нас на Земле. В результате около двух сотен крохотных кусочков Стар — живые яйцеклетки — хранились при температуре, близкой к абсолютному нулю.

Около пятидесяти были оплодотворены давно умершими императорами, чья сперма также находилась на хранении — генетическая рулетка с расчетом получить одного или двух будущих императоров. Стар этих детей не вынашивала — время наследницы было слишком драгоценно. Она почти никого из них даже не видела. Исключением был отец Руфо. Она не говорила, но думаю, что Стар захотелось иметь около себя ребенка, с которым можно играть, которого можно любить, что и продолжалось, пока не наступили первые напряженные годы ее правления, а потом и поисков Яйца, не оставившие ей времени на подобные забавы.

Произведенные в организме Стар изменения преследовали две цели: во-первых, получить несколько сот «элитных» детей от одной матери и, во-вторых, дать этой матери свободу. За счет эндокринного контроля Стар освободилась от унаследованного от праматери Евы физиологического ритма, хотя во всех других отношениях оставалась молодой женщиной. Инъекции гормонов или таблетки не требовались — все изменения произошли раз и навсегда. У Стар не бывало «критических дней». Разумеется, это сделали не для ее удобства, а чтобы железы внутренней секреции не влияли на суждения Верховного Судьи.

— Это очень разумно, — сказала Стар серьезно. — Я до сих пор помню дни, когда была готова беспричинно откусить голову лучшему другу и тут же разреветься. Невозможно мыслить трезво при таких эмоциональных бурях.

— А… а все это как-нибудь еще отразилось на твоем организме? Я имею в виду твои желания…

Стар весело усмехнулась:

— А как с твоей точки зрения? — И добавила серьезно: — Единственное, что действует на мое либидо, точнее, что изменяет его к худшему, — это те… не знаю, как правильно выразиться по-английски, те надоеды, чьи характеры наложены на мой. Иногда они воздействуют в одну сторону, иногда — в другую. Ты же помнишь ту женщину — ее имя даже вслух-то произносить не хочется, — что так жестоко повлияла на меня, и я не смела даже подойти к тебе, пока не изгнала из себя ее черную душу. Недавний импринтинг действует сильнее, так что я никогда не приступаю к рассмотрению важных дел, если во мне еще не улеглись ощущения, вызванные предыдущим сеансом. Как же мне хочется, чтобы все это уже было позади!

— Еще бы! Мне тоже.

— Ну, мне все же сильнее. Но если отбросить в сторону проблемы, связанные с импринтингом, то я как женщина мало меняюсь, и ты это знаешь. Я всегда та же — не очень приличная девица, закусывающая на завтрак молодыми людьми и соблазняющая их прыгать через клинки.

— И много их было, этих клинков?

Стар бросила на меня острый взгляд:

— С тех пор как мой первый муж выгнал меня из дому, я ни разу не была замужем, пока не вышла за вас, мистер Гордон. Но если вы имели в виду не совсем то, о чем спросили, то не думаю, что у вас есть право упрекать меня за поступки, совершенные до вашего рождения. Если вам нужны определенные сведения, начиная с этого события, я готова удовлетворить ваше любопытство. Ваше нездоровое любопытство, смею сказать.

— Хочешь похвастаться? Девушка, я не собираюсь вас баловать.

— Не желаю я хвастаться! Да и хвастаться особенно нечем. Кризис из-за Яйца почти не оставлял мне времени на то, чтобы быть женщиной. И так было до тех пор, пока не появился Оскар. За что и приношу ему благодарность.