Эдуард Поляков - Друид [СИ]

У старшего, сухопарого, старика, в одежде было одно отличие, выдававшего в нем главного: пуговицы из потемневшего серебра на воротнике балахона. У остальных его спутников, пуговицы были костяными.

Старик и завел разговор, его голос по-старчески дрожал и слегка приглушался за массивным воротом.

— Откуда ты, смуглый, и зачем прибыл на землю Росомах? — глаза у старика выцвели и слезились от старости.

— Я — Флинт, прибыл я сюда… — тут Дима решил немного соврать —..Не знаю, как прибыл, очнулся в лесу с Плинтусом, ну с енотом моим, услышал пение и окликнул девушку, а она… — Дима решил умолчать о видении. Кто его знает, какие порядки у этих ролевиков или аборигенов. Уж больно напрягало отсутствие никнеймов и уровней.

— …А меч тебе зачем, если ты ничего скверного не помыслял? — старик прищурился и поджал губы в тонкую нитку.

— Так что мне, саблю нужно было выбросить? Так я и бросил, чтобы не пугать девку, и сейчас жалею. — Попаданец подсознательно провел рукой по подсохшим шрамам и чудом не задетому и заплывшему правому глазу.

В мыслях Дима сокрушался, что бросил свою саблю. Тогда бы ему было чем ответить тому оборотню.

— Мечу годно в ножнах быть, коли ничего дурного не умыслил ты, чужак. — Дед гневно повысил голос и тоже, как бы невзначай, взялся за камышовую тростинку, висевшую на поясе из бичевки.

— Хотел бы я увидеть те ножны что удержат Шипы Акации тернового венца. — усмехнулся Флинт. Он сам много раз пытался сделать ножны, но сабля, раз за разом разрезала их, словно простыню. — Сабля режет любые ножны, потому я и ношу ее в руках.

— Не сочиняй нелепиц, чужак. — Возмутился старик, уже отвязав тростинку, похожую по размерам на шариковую ручку. — Вересь, сходи, принеси меч. Ткнем чужого мордой в его ересь. — Обратился он к тому из подручных, что был помладше.

Парень ничего не ответил, только кивнул и скрылся за стоящими стеной мужиками. Здоровые, хорошие богатыри, словно списанные из былин и детских сказок. Тот, что постарше, чем Илья Муромец? Или этот, молодой, но видно что спокойно может кости на палец наматывать, разве не так должен выглядеть Алёша Попович?

Парнишка вернулся через пару минут, неся саблю на широкой доске, на вытянутых руках. Видно боязно ему было, после моих слов к ней прикасаться. Оно и лучше, кто его знает, как поведет себя Акация в чужой руке.

— Ну что, приблуда, готов признать, что нагло врал? — Дед затряс своим сухоньким сморщенным кулаком с зажатой тростинкой перед лицом Димы. — Давай посмотрим на то, какой хваленный у тебя меч, богатырь. — Уже с издевкой в голосе, произнес из-за высокого ворота этот старикан.

— Нет, а ты не боишься, что я возьму, да и?.. Я же, как ты сказал, приблуда чужеземная. — Флинт озвучил подозрительную для него вещь.

То, что этот выживающий из ума старикан, вот так вот, сам вооружает подозрительного пришлого, никак не вязалось с происходящим, в этой ситуации. По-хорошему, он должен приказать заковать Флинта в кандалы, или хотя бы вооружить окружавших молодцов копьями или арбалетами. Но не все мужики вокруг были здоровы как молодые медведи и абсолютно безоружны.

— Как будто, ты что-то сможешь сделать с этой железякой, или без эвоной. — С сарказмом в голосе передразнил его жрец.

Ну, раз этого, выжившего из ума старика не беспокоила его собственная безопасность — это сугубо его дело. Поэтому, пожав плечами, Дима взялся за рукоятку своей Акации. Холодная стальная рукоять приняла руку хозяина, как влитая. Плинтус шагнул назад, чтобы не задеть ненароком храмовника, превозмогая боль, Флинт несколько раз взмахнул саблей по-гусарски над головой.

— Мы не девки, нечего перед нами выёживаться. Лови! — произнес старикан и бросил в довесок подкову.

Акация не подвела и рассечённая пополам подкова упала на траву. Жрец охнул и отступил, а Дима не удержался, закрутил саблей мельницу. Вот это и была его ошибка: удалое владение саблей, было расценено как акт агрессии, и полдюжины мужиков начали на месте обращаться в таких же тварей, что вырубила его в лесу.

Но прежде чем удалые, медведеподобные, оборотни накинулись на него, тот сухопарый старичок проявил несвойственную гибкость. Подскочив, он приложил тростинку, которую все время крутил в руках во время беседы, к своим губам. Это тростинка оказалась неким подобием духового оружия, только выстреливала она не ядовитым дротиком, а выпускала облако какой-то бурой пыли.

Дима задержал дыхание, но это его не спасло. Глаза заслезились, а лицо вспыхнуло, будто от ожога. А дальше последовал вдох, обжегший легкие и третья, за сегодняшний день, потеря сознания.