Ну и, разумеется, система, не видящая меня в упор без вшитых в меня «проводов, полупроводников и диодных пар», игнорировала наш переход в подпространство. Пёс и экипаж корабля – в отрубе. А вот мы с Ваней – смотрим друг на друга.
И поначалу широко разрекламированных прелестей подпространства я просто не заметил. И только потом увидел, что на корабле – имеется привычная атмосфера (а не разреженный, пересушенный воздух), притяжение, привычное мне, которое в Содружестве считается довольно немилосердным. Я заметил, что их стандарт силы тяжести меньше земного. Я не специалист, чтобы оперировать цифрами, но с таким притяжением, какое у них стандартно на станциях и кораблях, я бы на Земле стал бы абсолютным чемпионом по всем физическим дисциплинам. Стира, кстати, тоже считалась «тяжёлой» планетой. Хотя и там я мог влёгкую запрыгнуть в окно третьего этажа.
Так вот, на корабле вдруг стало светло и «тяжело». Но «Кабши» вновь перестал ощущаться. Как раньше.
– Вань, а Вань, – зову я друга.
Только вот его нет. И остальных – нет. И вообще – ничего нет. Никакого космоса, никакой безумной бойни всех против всех, этих головоломок, хитросплетений политики вселенских масштабов. Я сидел в любимом кресле у себя в зале, в собственной квартире, перед выключенным телевизором.
– Слава богу! Гля! – застонал я. – Сон, щука! Это всё – бред! Все ваши космосы, гля!
– Папа! – слышу я укоризненный голос дочери.
И резко, до хруста шейных позвонков, поворачиваюсь на голос. И вижу – девушку. Не дочку, какой её привык видеть. А девушку. Моего роста. С лицом, до боли знакомым. И грудью! Моя девочка – выросла. И довольно сильно! Особенно в некоторых местах. Обогнав в этом даже мать.
– Ты? – хриплю я внезапно перехваченным горлом. – Так… выросла!
– Папа, – лицо дочери встревожено, – тебе плохо?
– Плохо, доча! Очень плохо! – и из глаз моих побежала подсоленная вода.
– Что случилось? – встревоженно спрашивает она меня.
И я начинаю ей рассказывать, как неожиданно для себя – оказался хрен знает где, хрен знает зачем. А хуже всего, что сразу же угодил в такой зубодробительный заворот, что от меня – почти ничего не осталось. Стал жаловаться, как мне всё это надоело, как я соскучился по простой тихой жизни, по нашему уютному дому, соскучился по тихим семейным вечерам с мелкими и простыми семейными заботами. Начинаю ей высказывать, не стесняясь в выражениях – взрослая уже, вон какие себе признаки отрастила, хм… Так вот, высказываю, где и в каком виде я видел все эти Содружества, империи, союзы диких и вольных, всех этих деятелей с их помыслами и замыслами, их планами и устремлениями.
Дочка слушала меня, пылая синевой своих глаз. А потом неожиданно говорит:
– А давай – споём!
– А давай! – махнул рукой я. И верно – расканючился тут, как дитя малое. – А что?
– Твоего любимого. Давай – «Кукушку»! – просит дочь, подбирая под себя ноги, как любила… любит её мать, одергивая сарафан, укрывая им свои круглые, по-детски ещё, коленки.
Улыбаюсь от умиления, запевая:
– Песен ещё не написанных сколько, скажи, кукушка?
А дочь, улыбнувшись, пропела чистым и звонким голосом:
– Пропой!
Удивился, но продолжил:
– В городе мне жить или на выселках? Камнем лежать или гореть…
– Звездой! – поёт дочь.
– Солнце моё, взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак! И если есть порох – дай и огня!
– Вот так! – тихо поёт дочь, кивая. – Вот так!
И громко, с неожиданной для меня силой и энергией запела так, что моя спина пошла волнами мурашей:
Кто идёт по следу одинокому?
Сильные да смелые головы сложили
В поле! В бою!
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твердой рукой
В строю. В строю!
И со звоном её голоса – растаяла моя уютная квартира. Опять я оказался в утлой консервной банке, обжатой со всех сторон плотным, как бетон, вакуумом. И лишь впечатление – пузырится в душе.
– Как ты? – тихо спросил друг.
– В строю! – отвечаю я ему.
– Может, помашем руками? – предлагает Ваня. – Всё одно ничего не работает.
Я – киваю, вставая. Верно, доча! Гореть звездой! В бою! Лишь сильные и смелые – останутся в светлой памяти. Им и идти по следу одинокому. Вот так!
– Да, брат? – спрашиваю я Ваню.
И кланяюсь, как каратист-выпендрёжник. Вот и звёзды. В глазах. Верно, бой – всегда без правил. Всегда – вопреки. И всегда – чересчур. За пределами твоих возможностей. Только так – останешься в строю. Вот так!
Читать дальше