Кристи Голдэн: Assassin's Creed. Кредо убийцы

– Ты призвал нас, Батист, – сказал Макандаль. – Ты сказал людям, что никогда не оставишь их. Сейчас, когда я умер, им нужен вождь.

– Я… я буду им вождем, Макандаль, клянусь, – запинаясь, пробормотал Батист. – Я не сбегу, какое бы дело ты ни поручил мне. Я не Агат.

– Верно, ты не Агат, – ответил Макандаль. – Но не ты поведешь их за собой. Это сделаю я.

– Но ведь ты…

Макандаль начал растворяться, превращаясь в дым, змея растворилась вместе с ним. Дым повис туманом, затем вытянулся струйками и поплыл в сторону Батиста.

Вдруг Батист понял, что сейчас произойдет, и попытался подняться на ноги. Но Барон Самеди возник, словно из ниоткуда, у него за спиной. Его сильные руки – из плоти, а не из кости, но леденящие могильным холодом – схватили Батиста за плечи, так что он не мог пошевелиться. Тонкие струйки дыма потекли к его ушам и ноздрям, ища возможность проникнуть внутрь. Батист стиснул зубы, но Барон Самеди неодобрительно прищелкнул языком.

– Ай-ай-ай, – сказал он и постучал набалдашником трости в виде черепа по плотно сжатым губам Батиста.

Рот Батиста открылся, и струйки дыма потянулись внутрь.

И Батист стал одновременно и самим собой, и… Макандалем.

«Осталось выполнить еще три задания, и тогда мы вместе поведем людей за собой».

Батист посмотрел на мачете, лежавший рядом с его все еще пульсирующим сердцем. Со странной отстраненностью он понял, что сердце ему не нужно. Без него проще – никаких забот. Никаких чувств – ни любви, ни надежды на ближнего. Только свои желания и потребности имеют значение. И он оставил сердце лежать на земле.

Но поднял мачете.

Поднял медленно, правой рукой, а левую вытянул вперед. Что-то внутри него кричало и требовало не делать этого, уверяло, что он и сам по себе может быть вождем. Но глубинная его сущность – его собственная, а не Макандаль и не Барон Самеди – хотела это сделать.

И зелье поможет перенести боль.

Батист поднял мачете, набрал в грудь воздуху и одним ударом отсек себе левую руку выше локтя.

Кровь рекой лилась из раны, но он чувствовал, что все сделал правильно. Боли не было. Отрубленная рука упала на землю и превратилась в змею, которая поползла к духу с головой скелета.

В голове Батиста послышался шепот Макандаля: «Очень хорошо. Теперь ты похож на меня. Ты больше не Батист. Ты будешь Франсуа Макандалем. Все видели твой поступок. Они знают, что я тебя направляю, как человек направляет своего коня. Обычно лоа, сделав свое дело, удаляются».

– Я не уйду.

Не торопясь, Батист снял с себя пояс и без посторонней помощи перетянул руку, чтобы не умереть от потери крови. В отличие от Барона Самеди, он оставался живым.

Барон Самеди одобрительно кивнул:

– Хорошо. Отныне он будет навечно с тобой. Я тоже буду с тобой. – Он постучал тростью по своему черепу. – Носи мое лицо, Макандаль.

Батист кивнул. Он все понял.

И он был согласен.

С этой ночи пойдут слухи. «Макандаль жив, – будут шептаться люди. – Он избежал смерти на костре. Ночью он вернулся, он полон ненависти и жажды мести».

С этой ночи Батиста больше никто не увидит. Он, естественно, будет жить, но звать его будут Макандалем, и его лицо будет покрыто белой краской, резко выделяясь на фоне черной кожи, – ухмыляющийся череп Барона Самеди.

Лин слушала доктора Софию Риккин, когда та терпеливо в третий раз объясняла, почему Лин должна отправиться в «Анимус» добровольно. Лин стояла, сложив на груди руки, и молча смотрела на нее.

– Я знаю: то, что случилось с тобой в прошлый раз… вызвало травматический стресс, – сказала София. Ее голубые глаза смотрели доброжелательно, но отстраненно. В их глубине было сочувствие, но не сострадание.

– Вы ничего не знаете, – ответила Лин.

«Травматический стресс» – совершенно не подходящий, безжизненный медицинский термин для того, что предок Лин – наложница императора, ассасин по имени Шао Цзюнь – вынуждена была пережить пятьсот лет назад и что вынуждена была увидеть и пережить сама Лин во время регрессии.

Пять лет. Шао Цзюнь было всего пять лет, когда Чжу Хоучжао, ставший императором под тронным именем Чжэндэ, приказал казнить евнуха Лю Цзиня, обвиненного в заговоре против императора. Лю Цзинь возглавлял могущественную клику под названием «Восемь тигров», состоявшую из дворцовых евнухов. Но они предали Лю Цзиня точно так же, как он предал своего императора.

За такое страшное преступление, как государственная измена, Чжэндэ подверг евнуха не менее страшной казни – «смерти от тысячи надрезов».