Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Верно говорю?

Ответить я не успел. Снаружи донесся громыхающий топот, и в комнату ввалилось нечто похожее на шкаф в кожаной куртке. Верзила поправил заплечные баллоны с огнесмесью.

— Мальцев, а ты чего здесь прохлаждаешься? Майор давно внизу ждет.

До этого спокойно копавшийся в бумагах капитан взорвался:

— Че ты орешь, верста валдайская! Какого хрена вы спустились, если уговор был встретиться на «грунте»!

Великан хмыкнул:

— Без разведки хочешь проскочить? А не боишься?

Мальцев медленно подошел к огнеметчику, медленно потянул его за пуговицу куртки и медленно сказал:

— Борзеешь? Начальство тебе тьфу, да? На меня опереться ногами можно, да?! — Капитан щетинился, отчего залысины перемещались куда-то за уши. — Двери ногой открывать стал, да? Может, тебе еще и денег занять?!

Амбал попятился на выход и, уперевшись в дверную коробку, звенел баллонами до тех пор, пока капитан не проорал, сотрясая бетонные своды:

— Па-а-шел вон отсюда!

Огнеметчик испарился, а злой вепрь Мальцев, рыча, понесся в дальний угол. Там он отодвинул противоипритного человека, за которым обнаружилась потайная дверь.

Первые сто метров шли по ровному бетону подземелья. Дальше бетон начал трескаться, потом дробиться в мелкое крошево и скоро дорожка превратилась в жидкое, противно хлюпающее месиво. Каким-то образом вода попала в коллектор, и теперь илистая грязь марала дно. Из кладки торчали арматурные стержни, и большого труда стоило увернуться от этих растопыренных железных пальцев.

Пройдя еще метров пятьсот, мы очутились на пятачке. Нас ждали. Недавний амбал-огнеметчик, его неотличимый напарник, и третий — майор, столь же внушительный по габаритам, но с более интеллигентным лицом, покрытым дюжиной мелких шрамов.

Они были невидимо скованы той общностью, которая делает похожими друг на друга совсем не родных, но делающих одно на всех трудное и опасное дело. Что это за дело можно только догадываться, но полтора пуда горючей смеси за спиной автоматически переводило их в категорию «награжден посмертно». Пуля, осколок или какой другой горячий кусок металла, попавший в баллон с керосином, превращают человека за две минуты в сгорающий факел. И хоронить уже некого. Даже кости через две минуты адского пламени сыпались в прах.

Седой лейтенант химслужбы, с которым я в сентябре сорок первого лежал в госпитале на Суворовском, поминал Господин Великий Новгород и подвалы его древних зданий. «Немецкий „Фламен“ дальше бьет, — хрипел накачанный марафетовой дурью седой. — Я фрицев в будку струями загнал и пожег всех. А тот сбоку зашел. Я раньше выстрелил. Только пламя короткое, а немец на сто шагов бьет». Иногда химик ругался: «В баллон парашу всякую пихают, сопло забивается. Шланг рвется — и на десять метров одни головешки». Когда наркоз уходил, лейтенант молчал, потому что смерть — строгая невеста и требует внимание только к себе одной. Бинты и марля — ее фата, а руки в прозекторских перчатках крепко держат избранника. Какие двери выведут из белого лазаретного мира? Куда приведут они? Может, смерть укроет утренним легким платком? Или судьба в фартуке мастерового выпилит тебе деревянный протез. Но может и повезти. Семиликий Ругевит [9] Ругевит — бог войны у балтийских славян. вытащит личное дело с черной звездой и, листая шнурованную бумагу, задумчиво мотнет головой: нет, брат, еще послужи. А потом бахнет папкой и выдаст плац-карту в окопы близ какого-нибудь волховского болота или пропуск на пароход в Невскую Дубровку [10] Невская Дубровка — плацдарм на левом берегу Невы, где шли ожесточенные бои в 1941-42 гг. .

Уделом этих троих были питерские катакомбы.

Еще в октябре, в тяжелые дни начала осады, Город наполнили слухи. Детали и мелочи разнились, конечно, зато на выходе этого бурлящего слухами котла было вот что: город и флот в случае прорыва немцев будут взрывать. Тогда я и услышал про «Плутон». Команда состояла из людей, обученных подрывному делу, боевым действиям в подземных коммуникациях, гидротехнике и еще сотне вещей. Подземников сразу же «искупали в чернилах» — обштамповали грифами, из которых самый детский был «совсекретно».

Для чего здесь нужны огнеметы? И вообще, чем они сейчас занимаются, если немцы дошли до рабочих окраин и там зазимовали?

Место, конечно, к романтическим размышлениям не располагает. Пробыл я здесь недолго, а пиявки страха угнездились не только под коленями, но и стыдно сказать в каком месте.