Дмитрий Силлов - Кремль 2222 - Юг. Северо-Запад. Север [сборник litres с оптимизированной обложкой]

– Вода там.

Родственник снежного человека мотнул волосатой башкой в дальний угол моей клетки, куда не падал свет из потолочного окна.

– А параша в другом углу. Смотри не перепутай.

Смех моего собеседника напоминал икоту руконога, подавившегося копьем. Н-да. Мне б с такой мохнатой рожей по жизни было не до смеха.

Держась за шершавую стену, я поднялся на ноги, сделал пару шагов… и чуть не грохнулся на пол. Однако конкретно меня потрепало. Интересно, как там нога? Но считать раны будем потом, сначала основное.

И правда, в моем личном вольере помимо гнилой соломы обнаружились два помятых жестяных ведра. Одно пустое, второе наполненное водой на две трети. Вода попахивала тиной, но я привык и к худшему сервису.

Напившись, я умылся, обильно полив солому розовой жидкостью. Конечно, вряд ли я смыл с лица всю засохшую кровь, но хоть кожу на лбу и щеках перестала стягивать бурая корка.

Потом я проверил, что на месте, что нет. Ножи, само собой, «отмели», а все остальное оставили, включая ремень и шнурки на берцах. И на том спасибо, хотя не завидую я тому, кто попытается прикарманить мою «Бритву»…

Аптечка тоже была на месте. Я задрал пропитанную спекшейся кровью штанину, с усилием разодрал бинт, спрессовавшийся в единый бурый пласт, и стиснул зубы, готовясь к нешуточной боли. Первая перевязка свежей раны без отмачивания пластыря фурацилином – испытание не для слабонервных. Засохшая кровь отдирается от шва по живому. Но без этого никак, иначе нагноение обеспечено. В аптечке еще оставался бинт и несколько разноразмерных пластырей. Все лучше, чем ничего. Плохая перевязка всяко лучше, чем полное ее отсутствие.

Я рванул пластырь на выдохе – так лучше, чем отдирать по миллиметру, подвывая от жалости к самому себе. Рванул… и обалдел.

Не потому, что ощущения оказались несравнимо менее впечатляющими, чем ожидалось. И даже не потому, что на пластыре осталась вся нитка, которой я шил разрез.

На коже не было ничего. Даже шрама не осталось. Просто нога, слегка проэпилированная пластырем, пропитанным моей и не моей кровищей…

– Рана была? – поинтересовался потомок йети.

– Была… – протянул я, все еще не в силах оторвать взгляда от собственной ноги.

– Чего уставился? Собственное копыто не видел? – снова заикал мохнатомордый. – Свезло тебе. Короче, или ты хорошо сохранившийся мутант, или в крови черной крысособаки искупался.

– Черной крысособаки?

– Это легенда, – хмыкнул разговорчивый йети. – Типа, кровь этого мута излечивает любые раны…

Перед моими глазами вновь встала картина – огромная черная тварь, сомкнувшая зубы на клинке «Легиона». И росчерк «Бритвы», практически отрубивший ее голову…

Ладно. Спасибо тебе, вожак стаи, за то, что оказался в нужное время в нужном месте. Думаю, иначе я бы сдох от заражения крови в условиях здешней стерильности. Получается, нога болела лишь от повязки, присохшей к коже. Отрадно, когда действительность оказывается лучше предполагаемого «как всегда». Жаль, что это случается так редко.

– Слушай, давай сказки потом, – сказал я, заправляя задубевшую штанину в голенище берца. – Лучше расскажи, что это за место.

В полумраке рассмотреть что-либо было затруднительно, но я все же различал шевелящиеся тени за черными росчерками решеток.

– Каталажка, – зевнул мохнатый. – Отстойник, где копят трупы для Игры.

– Чего копят? – переспросил я.

– Трупы, – безразлично повторил мой экзотический собеседник. Видимо, беседа на эту тему была ему не в новинку и успела порядком осточертеть. – Накопят три десятка тел и бросят их на крепость маркитантов. Типа, нате вам, тела, заточенные железяки и чешите с ними на пулеметы торговцев. А ты, кстати, не тот Снайпер, которого стража на мосту приняла? Про тебя все тут говорят…

– Стоп, – сказал я. Пулеметы – это серьезно. – Потом познакомимся. Лучше про Игру расскажи поподробнее.

– А я тебе не кот-баюн за спасибо сказки травить, – оскалил острые зубы мохнатый, – Обед принесут – пайку свою отдашь. Идет?

– Принято, – кивнул я, хотя при слове «обед» желудок выдал голодный спазм, мол, не охренел ли ты, хозяин, пайками разбрасываться? Не охренел. Сейчас информация дороже пайки.

– Если обманешь, к моей решетке лучше не подходи. Подкараулю и укушу, а слюна у меня ядовитая, – пообещал добрый сосед.

– Век воли не видать, – побожился я клятвой, в эдаких местах приобретающей мрачно-судьбоносное значение. Мохнатый уважительно посмотрел на меня сквозь кустистые брови, нависшие над глазами, и начал: