Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

– Бесполезно, Владимир Ильич, – тихо сказал я вертевшимся перед моим лицом гусеницам самоходки. – Всё бесполезно.

На пол вытекала вязкая слизь – под самоходкой уже собралась целая лужа. Бронестекло «аквариума» покрылось сеткой трещин.

– Это есть наш последний… – я подобрал с пола подходящую по диаметру арматуру, – и решительный бой…

Удар вызвал мучительную боль в пальцах: я громко взвыл, но останавливаться было нельзя.

Снова удар.

И ещё.

Теперь поддеть.

Хруст, маленькие осколки выглядят как звёзды. Они валятся внутрь, прямо промеж серых извилин с уродливыми фиолетовыми опухолями.

– С Интернационалом, – арматура лязгнула по полу, я достал из набедренной кобуры обрез.

– Воспрянет… – снял с предохранителя.

– Род… – взвёл.

– Людской!

Выстрел дуплетом разворотил и вспахал мутировавшую мякоть мозга. Рука дёрнулась, отчего я чуть не заехал себе по лбу. В лицо брызнули осколки стекла и мягкие комья, нестерпимо завоняло порохом.

Гусеницы перестали дёргаться, и я, наконец, сумев глубоко-глубоко, до рези в раненой груди, вдохнуть морозный воздух, осел, прислонившись спиной к тёплому металлу брони, и закрыл глаза, чувствуя, как на моё лицо падают холодные крупинки снега.

Первым, что я увидел после пробуждения, стала физиономия Палыча. Всклокоченный и какой-то синюшный, он держал в одной руке огромную чашку, от которой вкусно пахло кофе с лёгкими нотками коньяка, а в другой – сигарету, скуренную почти до самого фильтра: она полностью превратилась в столбик пепла. Уставшие глаза с красной сеткой сосудов смотрели, не мигая, и на какое-то мгновение мне показалось, что я гляжу в лицо мертвеца.

– А! – дёрнулся шеф, заметив, что я моргнул. Пепел упал на цветную простыню, которой я был заботливо укрыт. – Напугал, чёрт!

Я запоздало и заторможенно дёрнулся в ответ.

– Да ты и сам…

Палыч поискал глазами что-нибудь, обо что можно затушить сигарету, и, не найдя ничего лучше, вытер её о подошву, а бычок засунул в карман коричневого пиджака.

– Как ты?

– Неплохо, – соврал я. По мне словно каток проехал.

Палыч нервно хохотнул и зашагал по палате, заложив руки за спину, а я обратил внимание, что для больницы тут слишком много ярких цветов. На стенах нарисованы персонажи мультфильмов: прямо напротив меня Львёнок и Черепаха самозабвенно пели песню. В голове само собой зазвучало: «Я на солнышке лежу, я на солнышко гляжу».

– Что это за мультики, я в дурдоме?

Палыч отмахнулся:

– Это детская больница, недалеко от Дворца. Сюда всех раненых свозили.

– А что с мятежом?

Шеф остановился, глядя в стену.

– М-да, – неопределённо сказал он спустя пару мгновений. – Мятеж подавлен. Но последствий не оберёшься.

– Это каких? – напрягся я.

– Все члены Ставки мертвы. Все депутаты тоже. Помимо них куча жертв среди гражданских и военных чинов. Связь нарушена, с экономикой полная задница, на фронте неспокойно. Но если в целом, то мы победили. Ты победил, – поправился Палыч. – Тем не менее сейчас не время отлёживаться. Доктора тебя подлатали, так что собирай вещи, едем в Контору. Есть новая работа.

– Ну ладно, – я слез с постели, улыбаясь до ушей, и обнаружил, что мне приделали новую руку – ничуть не хуже старой. – Работа так работа…

Палыча мой вид шокировал: наверняка он подумал, что сотрудник повредился в уме, а мне почему-то было так легко и спокойно, будто я долго-долго нёс тяжёлый чемодан и, наконец, получил возможность от него избавиться.

Через несколько минут чёрная «Волга» катила по ночной Москве в сторону Конторы. Дворец Советов с заклинившей статуей Ленина остался далеко позади. На проспекте Калинина, через который нас почему-то повёз навигатор, окна четырёх огромных «книжек» горели, образовывая исполинскую надпись «СССР». Я смотрел по сторонам – на спящую столицу, которая проснётся утром и продолжит жизнь с того момента, как её прервал мятеж. Несмотря на то что, как оказалось, я провалялся без сознания почти сутки, ужасно хотелось отдохнуть.

«Ничего-ничего, – успокаивал я себя. – Скоро будет горячий душ, чистая одежда, любимая кровать и мохнатая кошачья морда под боком».

Палыч сидел рядом – нахохлившийся, закутавшийся в пальто, то и дело клевавший носом.

– Да! – устало говорил он с кем-то. – Да, пацан нам нужен. Он очень способный. А этому старому жиду, как бы ни торговался, больше двухкомнатной не давай. Угу. Угу. До связи.

На какое-то время установилась тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом двигателя.