Юрий Мори - Метро 2035 - Эмбрион. Поединок [litres]

– Куда вы меня, неверующие? – невнятно спросила она. Отвечать никто не стал.

Коридор вывел к лестнице, куда первым шмыгнул Садко, держа наготове пистолетик. Гитара теперь висела у него на спине, словно неведомое оружие с непомерно большой патронной коробкой – со стороны дека так и выглядела.

– Чисто! – махнул он рукой снизу. – Тащите.

Выход в атриум обнаружился возле огромной кухни, занимавшей четверть первого этажа. Здесь Охотница тоже успела пройтись: заглянув в царство гастрономии, Садко удивленно обернулся и, сморщив лицо, поинтересовался:

– Слышь, ебанутая, поваров-то за что?

– Здесь все достойны смерти… – проскрипела в ответ Охотница, почти не разжимая зубы. – Вы и на втором этаже тоже… не всех нашли.

Реально, сумасшедшая. Кат пинком открыл дверь, и они с Лешим заволокли связанную девушку в атриум. Под ногами скрипели стекла, откуда-то сверху завывал ветер. То ли вентиляция, то ли в ходе боев где-то выбили окна наружу.

– Туда ее, к памятнику! – показал Садко. – Самое место.

Странный монумент, больше похожий на схватку бешеной ящерицы с пучком искореженных рельсов, случайно получивших свободу, вблизи пугал. Метра три неведомого говна, резко контрастировавшего с в целом классической обстановкой Колизея. Ни картины, ни статуи, ни драпировки и мебель по стилю с этим и рядом не стояли.

Апофеоз довоенного идиотизма, выполненный в металле.

– Я там на кухне видел, что надо, – засуетился Садко. – Привязывайте дуру стоймя к памятнику и пойдем за мной. Один не дотащу.

Сказано – сделано. Вряд ли абстрактное нечто стало привлекательнее от примотанной к нему запасной веревкой худенькой фигурки, безвольно свесившей лысую голову на плоскую грудь, но и не ради эстетики старались.

– Чего ты задумал-то? – спросил по дороге на кухню Кат, но певец только махнул рукой. Увидишь, мол. Чего воздух сотрясать.

– Нет, ребята… Я на это не подписывался, – ошарашенно сказал сталкер, стараясь не глядеть на мертвых поваров: двое лежали на полу, словно смертельно устали, даже не сняв белые фартуки и смешные – пирожком – шапочки. Третий плавал лицом в огромной кастрюле. По кухне несся запах мясного бульона, но увидев его источник, хотелось блевать.

Садко тем временем взялся за канистру с лаконичной надписью А-95, а Леший подбирал с пола разбросанные дрова, которые вряд ли уже пригодятся для остывающей в углу печи.

– По заслугам ей будет, – сказал в ответ певец. – Такое дерьмо просто расстрелять – это, считай, как помилование. Дрова тащи, не хрена философствовать.

Кат подобрал несколько аккуратно напиленных досок, пытаясь про себя решить, как он сам к этому относится. С одной стороны, Садко прав – сумасшедшая сука, достойная жуткой смерти. А с другой – если так казнить человека, чем ты лучше ее самой?

Нет ответа. Да и вряд ли будет. Но и помогать Дюкеру, которому служат люди с такими замашками, как-то не хотелось. Вздохнуть не успеешь, как из воина превратишься в палача.

Если это уже не так.

Костер из разложенных полукругом у ног Охотницы дров, да еще щедро политый бензином из канистры, разгорелся мгновенно. Садко едва успел отдернуть руку с зажигалкой, как вверх и в стороны заплясали длинные языки пламени, сперва синеватые, но быстро набирающие естественный красный оттенок. Остро воняло топливом, одежда на Охотнице занялась, а она сама, будто встряхнувшись, подняла голову.

– Вот ведьма! – с определенным уважением сказал Садко. – Сейчас еще проклянет нас всех, успевай уворачиваться.

– Вы и так прокляты! – спокойно, словно и не глядя на людей сквозь пожирающий ее огонь, сказала изувеченная болезнью девушка. – Я не смогла, так сам Черноцвет отомстит. Я – Охотница, его меч и слово!

Языки пламени, будто дождавшись команды, потемнели. Кат вздрогнул – очень уж их цвет сейчас напоминал тот, что он видел в глазах серых братьев. В глазах самой Охотницы чуть раньше. В Шиловском лесу, когда их всех проклинал хозяин пламени.

– Смерть! – заорала Охотница. Перед ней сейчас пролетала пестрой лентой вся ее жизнь – от почти забытого Черного дня, через убежища, наполненная лицами ее мучителей и жертв. И все заслоняло лицо Черноцвета, который шептал ей и только ей:

– Я отомщу…

Грохнул выстрел. Кат медленно опустил руку с пистолетом, от ствола которого слабо пахнуло незаметным на фоне костра запахом гари.

– Нельзя так… – тихо сказал он. Леший, настороженно вскинувший на него винтовку, тоже опустил оружие.