Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

По толпе прошел смешок, не издевательский, но уважительный. Многие из здесь собравшихся полагали, что пушки «Великого Горгона» годны на то, чтоб в одиночку захватить и разорить Арборию, как птичье гнездо.

Единственным, кто не выглядел удовлетворенным, был Герард.

- Обязательно ли действовать в спешке, господин сенешаль? – прогудел он, стерев ладонью белесую слизь с губы, - У нас есть осадная артиллерия. Мы можем подвести к стенам сапы, подготовить таран… Да, это займет несколько дней, но позволит снизить неизбежные при штурме потери.

Это похоже на лазарита, подумал Гримберт. Среди монашествующих Орденов никогда не было единой тактики, как и взглядов на построение боя. Кармелиты полагались на стремительную атаку, не считаясь с потерями. Гаудениты предпочитали терзать врага многочисленными ложными ударами, фальшивыми отступлениями и прочими трюками, часто вызывавшими у обычных рыцарей негодование. Что до Ордена Святого Лазаря, его члены полагались на методичный упорный штурм, такой же неспешный, как и болезнь, пожирающая мясо на их костях.

- Боюсь, что обязательно, господин приор.

Граф Лаубер Женевский спокойно встретил взгляд Герарда. За столом он сидел почти неподвижно, даже не глядя на говоривших, но сейчас выпрямился в кресле. Если Алафрид в минуты напряжения казался статуей из серого гранита, Лаубер был мраморным изваянием, холодным, как лед. Гримберт представил, как тело Лаубера раздирают раскаленными крючьями, это помогло ему сохранить самообладание, не бросив какую-нибудь резкость.

- Почему же это? – с беспокойством спросил кто-то из баронов, поддержанный нестройным рыцарским хором.

- Именно по той причине, что мы хотим избежать лишних потерь.

- Поясните, ваше сиятельство.

Лаубер простер руку над столом. И хоть она была пуста, всем показалось, будто его пальцы сжимают что-то невидимое, округлое.

- Сейчас Арбория подобна каленому ореху. Достаточно приложить незначительную силу – и он легко расколется в наших руках, обнажая сердцевину. Но еще через два дня этот орех превратится в камень, если Клеф нас опередит.

- Кто такой Клеф? – рыкнул кто-то из толпы. Кажется, это был Магнебод.

- Один из правителей дикарей-лангобардов, - ответил сенешаль вместо графа Женевского, - Самозваный герцог Вероны. В данный момент, как показывают донесения наших шпионов, его трициклы на всех парах движутся на помощь Арбории. Под его знаменем самое малое две сотни рыцарей, среди которых есть опасные артиллерийские машины, способные причинить серьезный ущерб нашим порядкам. Не считая обычной пехоты и орудий. Если это еретическое воинство успеет к Арбории раньше нас, то укрепит ее гарнизон в достаточной мере, чтоб штурм превратился если и не в самоубийство, то в сущий капкан. Нам придется возводить осадной лагерь и приступать к делу основательно и надолго. Вы понимаете, что это значит?

Герард кивнул – он понимал. Судя по всему, понимали и многие другие в шатре.

- Понимаю, ваша светлость. Мы потеряем преимущество внезапности.

- Мы потеряем все, приор, - четко и раздельно произнес сенешаль, - Получив время на передышку, лангобарды усилят свою оборону своего варварского королевства до такой степени, что взломать ее нашими силами уже не получится. Они превратят каждый город в крепость с запасами еды и энергии, мобилизуют дополнительные силы, призовут к бою всех своих баронов и вассалов. Удар нашего меча завязнет в их кишках, не дойдя до сердца.

Все верно, мысленно согласился Гримберт. Сенешаль смог стянуть под Арборию приличное войско, однако содержание его в боевой готовности обходится императорской казне в такую сумму золотом, что ни о какой продолжительной кампании не приходится и мечтать. Самое большее – два-три месяца. После того, как поток ливров франкской чеканки иссякнет, воинство Алафрида в считанные недели превратится в озверевшую и с трудом управляемую орду, разоряющую окрестности с такой кровожадностью, которая и не снилась еретикам-лангобардам.

- Арбория – замОк запада! – провозгласил Алафид с мрачным торжеством, - Если мы снесем его одним ударом, вся Лангобардия падет к нашим ногам, как сочный плод. Если завязнем – весь поход станет нашей неудачей. Возможно, самой большой неудачей империи за последние двадцать лет.

В шатре установилось молчание – псы осмысливали сказанное. Но Гримберт знал, что скоро опять услышит их хриплый рык. Некоторых привели сюда рыцарские обеты или наложенные на них Святым Престолом епитимьи, некоторых – честолюбие или алчность, но большая часть рвалась в драку. Все, что не было с ней связано, не вызывало у них интереса.