Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

- Когда-то у меня был знакомый, который мог бы дать ему фору, - пробормотал Гримберт, предусмотрительно отключив микрофон, - Но едва ли он произвел бы на вас доброе впечатление…

- И только одна! Заметьте – одна! Одна пятка. Мало того, эта пятка даже без ноги пропутешествовала по земле втрое больше, чем я сам за все тридцать лет жизни!

- Это еще как?

- Согласно житию святых, запечатленному преподобным доминиканцем Иаковом Ворагинским, Святой Лазарь почил в Марселе, однако его мощи были обретены в самых разных местах, от Ларнаки до Константинополя. Это я и прежде замечал, останки святых ужасно беспокойны, они никогда не могут благопристойно лежать там, где их закопали. Так вот, пятка святого была обретена в землях гордых лехитов далеко на востоке. Там она вела необременительный образ жизни в монастыре местечка под названием Брок, о котором вы наверняка и не слыхали. Однако лет около ста назад ей надоело оставаться на месте и она тронулась в путь на запад, дойдя до самого Сарматского океана.

- Еще одно чудо?

- Можно сказать и так. Однако в империи подобные чудеса случаются слишком часто, чтоб в их честь называть соборы. Проще говоря, рыцари Святого Лазаря разграбили Брок, чтоб обрести там свою святыню, после чего водворили ее в Грауштейн, где расположен здешний приорат Ордена. Мало того, она сама принялась творить чудеса!

- Кажется, она замироточила?

Шварцрабэ кивнул.

- Именно так!

- Может, расскажете про это чудо? Мы с моим оруженосцем прибыли издалека и, боюсь, не посвящены в детали.

- Охотно расскажу, сир инкогнито, охотно расскажу. Слушайте, мы знакомы всего несколько минут, а мне уже осточертело звать вас инкогнито. Ничто не угнетает так, как невозможность назвать человека по имени. Но раз уж вы сами его отринули… Не против, если я стану называть вас сир Гризео? Знаете, что означает это слово?

- «Серый». Я знаю латынь.

- Под цвет вашего доспеха. Так вот, сир Гризео… Не далее, как неделю назад Господь соизволил явить чудо и пятка Святого Лазаря начала источать благословенную мирру.

- Ей полагается смазывать раны? Она убирает морщины?

- Это было бы слишком просто, - покачал головой Шварцрабэ, - Такое чудо годится только для какого-нибудь мелкого храма, а не для целого монастыря. Раз в день местный приор собирает всех монахов и паломников на литургию, во время которой читает проповедь и демонстрирует священный ковчег. После чего все присутствующие ощущают снизошедшую благодать, да так, что едва не валятся с ног, ощущая себя безгрешными детьми.

- Звучит любопытно.

- Вот и я так считаю. Жду не дождусь возможности изучить это интересное явление.

- И лучше бы вам делать это без хлыста в руке.

Шварцрабэ выставил вперед руки в жесте, долженствующем означать возмущенное отрицание.

- О, я не собираюсь ввязываться в войну. «Беспечный Бес» славный парень, но никакой вояка. Мне будет довольно понаблюдать за чудом вблизи, чтобы составить о нем впечатление. Думаю, мне будет довольно пары часов. Прибыть на остров, побывать на проповеди – и отчалить обратно первым же паромом. Досадно лишь, что приходится столько времени ждать ради этого. Я сойду с ума от скуки, если придется сидеть вот так и пялиться в море еще два часа. Слушайте, я тут подумал… А ваш оруженосец, он-то играет в карты?..

***

Грауштейн. Гримберт знал, что на грубом и царапающем язык северном наречии это слово означает «серый камень» и теперь, наблюдая за тем, как на горизонте медленно растет зыбкая громада монастыря, размышлял о том, до чего же цепко некоторые слова прирастают друг к другу.

Приорат Ордена Святого Лазаря на острове официально именовался монастырем Лазоревой Субботы, но Гримберту еще не встречался в здешних краях человек, который называл бы его иначе чем Грауштейном. Монастырь лазаритов исподволь захватил название острова, присвоив его себе и теперь, ощущая под ногами «Судьи» мягкую дрожь грузовой палубы, Гримберт все больше понимал, почему.

Грауштейн. Серый камень.

Остров словно выбирался из моря – этакое оплывшее древнее чудовище, посеревшее от бесчисленных прожитых лет, обточенное океанскими волнами до состояния бесцветного булыжника. Монастырь, примостившийся на его спине, издалека выглядел наростом на шкуре, причудливым моллюском, намертво уцепившимся за каменную плоть.

Говорят, кельты в эпоху своего могущества трижды обрушивались на остров, пытаясь вогнать его обратно в океан вместе с защитниками – и трижды откатывались, бессильные что-либо противопоставить ярости монахов-рыцарей.