Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Гримберт вспомнил, как ликовал «Золотой Тур», громя боевые порядки мятежников. Как несколькими прицельными выстрелами главного калибра проломил зияющую прореху в строю вражеских рыцарей, обратив нескольких из них в беззвучно полыхающие громады искорёженного жаром металла. Кто-то успел полоснуть «Тура» пучком лайтеров, но мгновением позже оказался разделан вдоль лобовой бронеплиты, как рыба, обнажая потроха, состоящие из влажной человеческой плоти, паутины силовых кабелей и дымящегося пластика.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. «Золотой Тур» работал в полуавтономном режиме, подсказывая своему хозяину цели, и Гримберт равнодушно стирал их, превращая в облака раскалённого газа в ореоле металлических осколков. Он бил выверенными точно рассчитанными залпами, сокрушая вражеских рыцарей, точно мишени на туринском стрельбище. Это даже не было боем, скорее, планомерным механическим уничтожением.

Какой-то из вражеских рыцарей пошатнулся, когда бронебойный снаряд вдребезги разбил его колено, и опустил стволы дезактивированных орудий вниз, сдаваясь тем самым на милость победителя. Старый идиот. Он думал, что участвует в старой доброй войне, где стальные машины сходятся друг с другом, а победитель с поклоном принимает меч поверженного противника и угощает его вином. Гримберт без сожаления разнёс его в клочья.

- Славная это была картина, мессир…

Судя по затуманившемуся взгляду Берхарда, он и сам отчётливо видел все это – дымящиеся груды металла посреди долины, трепещущие знамена мятежников, пороховые кляксы шрапнельных снарядов, выкашивающих пехоту, тугие струи раскалённого огня, превращающие людей в жирный пепел, прилипший к расплавленным остовам кирас…

- Мы думали, маркграф де Салуццо двинет против туринцев свой резерв, своё личное знамя. У него было еще прилично сил.

- Но он не двинул, - Гримберт заставил тяжеленую голову доспеха сделать полу-кивок, - Я читал в летописях.

- Так точно, мессир. Предпочёл наблюдать издалека, как туринцы громят его баронов, точно быков на бойне. А потом выбросил белый флаг. Раскаялся в ереси и вновь приник к святой вере. Над полем боя ему померещился лик Святого Матфея.

- Чудо, - сухо подтвердил Гримберт, - Иначе и не скажешь.

Кажется, Берхард его не услышал.

- И маркграф Туринский в высочайшей милости простил ему все прегрешения против престола и Церкви. Лишь повелел сделать так, чтоб никто из мятежников не забыл этого дня. Паучье милосердие!

- Милосердие придумали трусы, - пробормотал Гримберт, - Чтобы оправдать свою неспособность совершить должное.

- О, Паук не был трусом. Не успело сесть солнце, как под Ревелло началась Железная Ярмарка. Прямо в долине слуги Гримберта Туринского разбили множество шатров. Я не заглядывал внутрь, но и без того знал, что там. По крику и лязгу инструментов. Там колдовали лекари, мессир. Десятки лекарей, только в тот раз они не спасали жизни. Они творили химер. Я видел, как в шатры потащили всех тех несчастных, кого захватили в бою этим днем. Самих уцелевших баронов, их слуг, оруженосцев, сквайров… Я хорошо помню те крики. И помню, как они выбирались наружу. Сшитые друг с другом, точно страшные игрушки, связанные собственной плотью сильнее, чем самыми крепкими цепями. Люди с тремя ногами на двоих. Люди, навеки обреченные жить спина к спине. Химеры. Я до сих пор слышу их крики, мессир. А ведь прошло уже пять лет. Веришь ли, я даже забыл про свою отсечённую руку. Такое вот милосердие побежденным.

Берхард замолчал. Рассказ его явно был закончен, но он продолжал молча смотреть в небо. Так, будто перед глазами его был визор сродни рыцарскому, который транслировал сейчас невидимую Гримберту картину.

- Ты видел когда-нибудь милосердных пауков, Берхард?

- Что, мессир?

- Мы ведь оба немного знаем Гримберта Туринского, так ведь? Неужели милосердие в его характере? Ты в самом деле думаешь, что он явился в земли Салуццо только лишь потому, что ему не терпелось защитить людей от мятежа? Что пощадил мерзавца Лотара только потому, что тот раскаялся, увидев что-то в небе?

Взгляд у Берхарда сделался напряженным. И несмотря на то, что взгляд этот был устремлён на Гримберта сквозь несколько дюймов брони, тому всё равно сделалось неуютно – как будто кресло враз отрастило еще несколько острых углов.

- Настоящие пауки обитают в Аахене, Берхард. Только ту паутину, что они ткут, не сразу и увидишь, настолько она тонка. Гримберт Туринский явился в Салуццо подавлять мятеж не по своей воле. Его принудил к этому приказ его величества.