Константин Соловьев: Раубриттер (II. - Spero)

Инстинкт самосохранения, похожий на воющую внутри кокпита сирену разгерметизации, требовал осторожности. Но Гримберт знал, что есть тактические ситуации, в которых уклонение лишь затягивает неизбежное. Когда на твой доспех обрушивается гибельный кинжальный огонь, отступление может быть фатальным. Нельзя подставлять уязвимые места брони. В такой ситуации единственный шанс победить – развернуться к врагу лицом и атаковать, используя всю доступную огневую мощь.

Гримберт сделал короткий выдох. У него больше не было орудий, не было многотонной машины, способной сминать стены. Но было то, что вело стального воина в бой.

- Мне надо то, что ты нашел у Бледного Пальца.

Берхард тяжело засопел.

- Это откуда же ты знаешь, что я там нашел, шельмец?

Еще два коротких выдоха, чтоб унять накатившую дрожь.

- Подслушал в трактире. Во «Вдове палача» два дня назад.

В животе образовалось на редкость гнетущее сосущее чувство. Даже вздумай он отшвырнуть клюку и пройтись по вершине городской стены, это и то не было бы вполовину опасным, как этот трюк.

Берхард заворчал, как ощерившийся уличный пёс.

- Что-что?

Гримберт понял, что запас отпущенного ему времени совсем не так велик. А может даже, уже истёк до капли.

- Не специально, так уж вышло, - поспешно произнес он, - Вы с приятелями пили там вино, кто-то их и сказал, мол, в Альбах много сокровищ спрятано, только некоторые таковы, что лучше к ним вовсе не прикасаться. Тут-то ты и сказал про Бледный Палец. Про свою находку.

- Шпионил, значит, крыса слепая? – хмуро осведомился Берхард, - Сам признался?

Гримберт покачал головой. Тяжело вызвать доверие у человека, когда половина твоего лица скрыта грязным тряпьём. Как сказал какой-то древний святой, глаза – зерцала души. Душа слепого всякому представляется чем-то вроде склепа.

- Не шпионил. Хозяин трактира иногда пускает меня по доброте душевной погреться в углу. Многие не обращают на меня внимания, сижу-то я тихо. Я слепой, но не глухой, с ушами у меня все в порядке. И я знаю, что ты нашел под Бледным Пальцем.

- А потом?

- Потом я тайком шел за тобой до твоего дома. Ты горланил песни и спотыкался, так что это было не сложно. Пометил дверь, чтобы прийти сегодня и…

Какая-то сила взяла его за ворот треснувшего плаща и подняла так, что зубы невольно клацнули друг о друга, а мочевой пузырь тревожно заныл.

- Уходи, - тихо и как-то невыразительно произнес Берхард, - Бери свою клюку и проваливай отсюда подобру-поздорову. Понял?

- П-понял, - с трудом выдавил из себя Гримберт, едва размыкая спекшиеся губы.

- И лучше до темноты. Фонарей здесь нет, еще споткнешься, упадешь…

Берхард выпустил его, позволив упасть обратно на мостовую. И, поколебавшись, вернулся в дом. Вновь хлопнула тяжелая дверь.

Ублюдок, подумал Гримберт, пытаясь унять змеиную злость, скапливающуюся в уголках уставшего и измученного тела. Полугодом ранее ты визжал бы от ужаса, извиваясь в руках моих сквайров и прося оставить ему в виде особой милости хотя бы по одному пальцу на руках. Ты умолял бы показать его сиятельству маркграфу не только Бледный Палец, но и все, что тот пожелает. И господин маркграф позволил бы тебе это, прежде чем швырнуть в самую глубокую пропасть Альб.

Гримберт попытался унять ярость вместе с болью в ушибленных ребрах. Спокойно, приказал он себе. Властно и сосредоточенно, как приказывал когда-то бесприкословному «Золотому Туру». Сейчас ты не можешь позволить себе такую роскошь. Может быть, потом. Если Господь явит свою милость, если все сложится наилучшим образом, если хотя бы в этот раз он сам не ошибется…

Для успокоения тревожно вибрирующей души можно было бы прочитать несколько молитв. Некоторые молитвы с их мелодичной латинской напевностью при всей их бесполезности умеют настроить на сосредоточенный лад, например, «Конфитеор» или «Агнус Деи». Но Гримберт не стал читать молитв. У него была своя собственная, которая не значилась ни в одном бревиарии Святого Престола. Совсем короткая, состоящая из семи слов, она обладала свойством утешать его в минуты отчаянья и придавать сил в те мгновенья, когда все усилия казались тщетными.

Гримберт повторил ее про себя трижды и принялся готовиться к ночлегу.

Ночь обещала быть прохладной.

***

Осень на северном побережье Лигурийского моря всегда была скверной порой года, скорее всего, из-за близкого расположения Альб. Днем стекающий с гор ветер нес в город сухость и жару, от которых кости в теле, казалось, трещат как головешки в костре. Однако ночью холод брал свое, заключая Бра в жесткую осаду и высасывая из нагревшегося за день камня все тепло до последней капли.