Шимун Врочек - Питер. Битва близнецов [litres]

Светлана ткнула ногтем ему под ребро – словно ножом. Убер не моргнул и глазом. Светлана подождала, глядя ему в лицо, затем разочарованно убрала руку. Под ребром у скинхеда ныло и пылало. Убер ждал. Он вдруг почувствовал себя недобрым и недружелюбным. Как дикое животное, скинхед среди ручных хомячков. Светлана смотрела на него, глаза светились гневом. И желанием.

Она придвинулась ближе.

– Покажи свой нож… – сказала она развязно. Положила руку ему на бедро, на ножны кукри, погладила пальцами. – Давай, вытащи его. Я хочу видеть.

Убер покачал головой.

– Нет.

– Покажи.

– Нет.

Она дала ему пощечину. Убер моргнул. Светлана резко поднялась. На ее побледневшем лице ярко пылали пятна румянца.

– Покажи, – сказала Светлана.

Убер покачал головой. Она размахнулась… Он поймал ее руку перед своим лицом. Усмехнулся.

– Нет, – произнес он.

– Мудак! – Она развернулась и ушла.

Убер посмотрел ей вслед. Похоже, праздник «День психического здоровья» – это явно не для этой станции. Бармен протирал стойку рядом с ним. Протирал и протирал. Убер поднял глаза.

– Чего?

– Женщина, с которой ты сейчас заигрывал, – сказал бармен. – Светлана… Ты ее знаешь?

– Нет, – ответил Убер резко. Ему не понравилось слово «заигрывал». – А что?

– Это жена мэра.

Убер открыл рот, подумал и закрыл. Тааак. Что здесь вообще происходит?! «Дракон здесь, во мне». Он выдохнул, дернул головой. Надо ее догнать, спросить… Он оскалился. Встал, быстро пошел к выходу. Черт, а только на ходу понимаешь, что ноги плохо слушаются. «Ну я набрался…» Он пошатнулся, чуть коленом не своротил стол. Выпрямился, постоял.

Убер остановился у выхода, постоял, наклонив голову на плечо. «Что я ей скажу? Ничего. Я здесь, чтобы избегать неприятностей? Так?!»

Он вернулся к стойке, сел на табурет. Икеевский, забавно, подумал он. Сделал знак бармену наливать. На душе словно кошки скреблись. Муторно и противно. Бармен набулькал в стакан коричневой жидкости. Нет, это уже не виски. Убер скривился от сивушного запаха, но все-таки решился. Бросил выпивку внутрь себя, как в топку. Занюхал патроном от «Макарова». Патрон пах резким, кисловатым ароматом кордита и металла. Убер поставил патрон на стойку, как игрушечного солдатика, пальцем придвинул в сторону бармена. Выпрямился, посмотрел на него.

– Слушайте, я понимаю, что я Питере… – начал он.

– Да, – сказал бармен. Достал стакан, осмотрел на просвет. Стекло с точки зрения Убера было кристально чистое.

– Я понимаю, что я под землей, на станции «Обводный канал», а это место мистическое и странное… и до войны таким было… – продолжил Убер.

– Да, – кивнул бармен. Протер стакан грязным полотенцем, поставил на стойку. Налил Уберу еще.

– Я понимаю, прошло десять лет после атомной войны, а это еще тот стресс… – Убер взял стакан.

– Еще бы, – хмыкнул бармен.

– И я понимаю, что я сижу в «Спятившем крабе» и название обязывает, но… – Убер помедлил, опрокинул в себя содержимое стакана. Словно жидкий металл проглотил. Он скривился, пережидая пожар в желудке. На мгновение прикрыл глаза, выпрямился. Посмотрел на бармена абсолютно трезвым взглядом. – Но могу я поболтать, для разнообразия, хоть с кем-то нормальным? А?

Пауза. Убер ждал.

– Ну ты и псих, – сказал бармен и отвернулся.

Убер засмеялся. И вдруг осекся.

«Фартук» бара сделан из полированного листа металла. За спиной бармена, из отражения в жестяной пластине, на Убера смотрел его искаженный брат-близнец. Пьяный, трусливый и жестокий.

К Мике и Нэнни он пришел вечером. Докурил, стоя у палатки, и затушил самокрутку, только когда горечь стала невыносимой. Вошел. Внутри его ждала Мика. Девочка стояла, уперев руки в бока. В ладошке зажата корка хлеба. Нэнни сидела и вязала из цветных нитей что-то новое. Убер пока еще ни разу не видел ее без занятия. Скинхед повернулся, сел на пол, сложив ноги по-турецки, и оказался перед девочкой. Мика смотрела строго.

– Ты ругаешься и пьешь. И часто куришь, – сказала Мика. Сузила глаза.

– Да, – согласился Убер. – Виновен по всем пунктам.

– Что?

– Я говорю: ты права, странная маленькая девочка.

Мика покачала головой. Погрызла корку. Это был какой-то местный аналог хлеба, испеченный из муки, смолотой из древних круп, вытащенных с поверхности, и мелко нарубленных сушеных грибов. Напоминал он по вкусу скорее кусок дерева, чем что-то съедобное. Но Мике нравилось.

– Ты какой-то неправильный ангел, – заключила девочка.