Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

— Покурим?

— Угу…

Мы закурили. Мой спутник курил торопливо, делая частые мелкие затяжки. Нет, он не выглядел испуганным или шокированным, хотя испытать шок было можно, даже заранее зная о том, что в этом подвале. Скорее всего, на него повлиял только запах.

— План был проще простого, — сказал Корвел, закуривая вторую сигарету. А я уж было решил, что он не расскажет о том, что здесь произошло. Зря, значит, надеялся. — Дать ядерную тревогу, загнать большую часть бунтующего населения в подвалы, а после выключить в убежищах внешнюю вентиляцию, которая отрубается только в случае реального ядерного удара, а во внутреннюю пустить газ. Простые планы хорошо работают. — Он на миг замолчал, будто раздумывая. — Это грязная и плохая смерть. И так умерли десятки миллионов человек. Я помню.

Я тогда был еще сопляком вроде тебя. Я знал, что я сильнейший мира сего, но мне нравилось ходить на митинги и швырять в жандармов камни и бутылки с горящей смесью. Я знал, что это затеял брат Владыки, но мне просто нравился процесс. Тем более, я был в курсе, что в случае ареста меня обязательно отмажут, а чувство опасности… Ну, ты и сам знаешь, что это такое. Тогда уже порядком пахло жареным — погромы, мародерство, убийства, изнасилования, массовые драки… Для усмирения бунтов к столице шла гвардия, единственная часть регулярной армии, что еще не полностью вышла из-под контроля и пыталась сохранять хоть какое-то подобие порядка. Впрочем, и у этих ребят потери превышали тридцать процентов, за счет дезертиров в основном. Это было смешно. Напоминало человека, который залатывает бреши в уже затонувшей лодке.

Когда дали тревогу, я участвовал в самом большом шествии за свободу. Конечно же, к тому времени оно уже превратилось в бойню. Не знаю, кто первым открыл огонь, наши или жандармы. Знаю, что улицы буквально тонули в крови. На моих глазах убили троих моих друзей из университета. И Найю. Мы с ней не трахались, хотя могли бы. Были друзьями. Пока. Я подумывал на ней жениться, понимая, что другую такую не найду никогда. Ей оторвало гранатой руки, а вместо лица и груди было сплошное месиво из мяса, костей и грязи. Дура, она заслонила меня. А может, просто хотела убежать. Кто знает. Потом я делал это со всеми своими женами. И это было справедливо, все они были хуже Найи.

Когда Найя погибла, я впервые перепугался до усрачки. Понял, что меня никто не отмажет. Что смерть — это насовсем, и никакая возможность обманывать зрение мне не поможет, потому что смерть была везде — меня могли затоптать, даже не поняв, что топчут. Тогда я побежал. Не знаю, куда. Топтал кого-то сам, в кого-то стрелял из подобранного по дороге пистолета. Нас почти заперли два батальона полиции. Началась тотальная резня. Мы одурели от страха, а жандармы одурели от крови и безнаказанности.

И тут прозвучала тревога. И все будто отрезвели. Или, скорее, опьянели, но то было уже другое опьянение. Все побросали оружие и бросились бежать в убежища. Началась давка. Не знаю, сколько людей тогда подавили, меня, как ты видишь, среди них не было. Я сидел на балконе третьего этажа и орал на всех. Я не верил, что Владыка даст использовать ядерное оружие, чувствовал какую-то ловушку, шестое чувство у меня будь здоров. Но меня никто не слушал. И очень скоро я остался практически один.

Остались лишь брошенные машины и несколько идиотов вроде меня. Но они начали мародерствовать, а я пошел к бункерам, чувствуя, что что-то не то. К счастью, моя способность меня не подвела, я добрался до бункера, не поймав ни одной случайной пули. Открыв двери, я увидел горы трупов. Они умерли тихо, мгновенно. Газ куда тяжелее воздуха, и он быстро оседал в подвальных помещениях. Почти вся столица погибла. Все предместья. Все, кто были в других городах.

А потом разразилась бойня в предместьях столицы. Других путей к восстановлению порядка оставшиеся гвардейцы не видели. Но озверевшего народа с вооруженными дезертирами было куда больше. Гвардию и ее соратников раздавили, а оставшихся Владыка успокоил ковровыми бомбардировками. И это было правильно. Так смогли выжить хоть какие-то мелкие города… — Корвел нервно хихикнул, но теперь в его идиотском смехе читалось черное отчаяние. — Я шел пешком четыре дня, пока меня не нашли люди отца. По пустой столице, в которой оголодавшие собаки, вчерашние домашние любимцы, обгладывали кости своих бывших хозяев. По предместьям, сухим и жарким от раскаленного железа. Отец сказал, что я повредился в уме, и я был с ним согласен. Посттравматический синдром, слыхал про такую штуку? Мне хватило мозгов не проводить свои эксперименты до тех пор, пока он не умер. Хотя мне хотелось.