Артем Кочеровский - В плену реальности

Горький достал из кармана фотографию Ксении:

— Меня зовут Горький Михаил. Я — хантер, и пришёл чтобы вытащить из игры эту девушку. У меня с собой разрешение от её отца.

Девять отдыхающий в гостиной человек поправились в креслах. Повернулись лицом те, кто сидел к Горькому спиной. Неловкое молчание переросло в затянувшуюся паузу.

— Вали отсюда, придурок! — опираясь руками на стол и раскачиваясь, парень с набитой на шее петлёй поднялся. — Даю тебе три секунды!

— Угомонись! — в дальнем углу гостиной появился Тощий.

Он показался Горькому побитым жизнью зэком, исхудавшим от туберкулёза или другой болезни. Он крутил в руке нож-бабочку и неспешно плыл по гостиной. Хантер много повидал таких. Паразиты приходили к власти при помощи шантажа, угроз и парочки показательных казней. Их власть держалась на страхе и собственной неадекватности. Они приписывали себе несуществующие титулы и придумывали мистические способности, но на деле оказывались сломленными людишками, которые боялись потерять власть больше, чем собственную жизнь.

Горький встретился с ним взглядом, и что-то было не так… Два чёрных бездонных колодца смотрели из-под капюшона. Властный и подчиняющий взгляд совершенно не соответствовал образу. Глаза Тощего источали ненависть. Не показную — настоящую. Он напоминал изголодавшуюся до безумия гиену. Хищник, от которого остались лишь обтянутые кожей кости, с вожделением и предвкушением смотрел на бизона, весом в несколько центнеров. Одного движения головой было бы достаточно, чтобы насадить гиену на рог. Ослабленный хищник не справился бы даже с детёнышем быка или косулей, но так говорил здравый смысл, а не его глаза. В глазах гиены читалось необсуждаемое превосходство хищника над жертвой.

— Она не хочет уходить, — ответил Тощий.

— Понимаю, — Горький спрятал фотографию в карман и достал сложенный пополам лист бумаги. — Для этого и нанимают хантеров. Как я уже сказал: у меня есть письменное заявление её ближайшего родственника — отца, в котором он просит вернуть дочь в реальный мир. В заключительной части заявления сказано, что, в случае необходимости, он соглашается на прерывание сеанса путём убийства Леоновой Ксении в виртуальном пространстве Планета Тара.

— Кому какое дело, на что он там соглашается? Разве мы говорим о бумажках? Ты пришёл, чтобы отнять у человека жизнь.

— Слушай, — Горький положил заявление обратно в карман. — Я понимаю твоё недовольство, но…

— Ничего ты не понимаешь. Не нужно приплетать сюда ваш хантерский кодекс: работа за деньги и отношения третьих сторон. Люди давно перестали вестись на эту чушь. Сколько времени ты проводишь в игре?

— Это не относится к делу. Я здесь для исполнения закона о защите интересов пользователей. Препятствия моим действиям объяснимы. Такова человеческая природа. Но, к сожалению, выход из ситуации всего один: я помогаю Ксении покинуть игру, после чего вы за пределами Тары устаканиваете разногласия с её отцом.

— Мы сейчас говорим не о ней, мы говорим о тебе, Горький, — Тощий расхаживал между столами, не прерывая зрительный контакт.

Каких только защитников Горький не встречал за свою карьеру: психованных тёлок, которые царапали лицо за своих парней, мажоров, пытающихся откупиться игровым временем, бывали терпеливые крепыши и противоположные им тряпки, которые хныкали и мочились в штаны. За десять лет работы хантером Горький привык ко многому. Чувства тревоги и испуга притупились. Охота превратилась в рутину. Но Тощий не походил ни на одну модель поведения. Да и вообще, при разговоре с ним Горький чувствовал себя странно. Чем больше он смотрел ему в глаза, тем больше нарастала степень волнения. Словно с каждой секундой погружения в чёрные круги под капюшоном он становился моложе, теряя наработанный годами опыт и уверенность.

— Не хочу, чтобы это звучало как угроза, но этот разговор ничего не изменит. Я либо заберу Ксению сейчас, — после этих слов Горький осмотрел людей в гостиной и ощутил облегчение, высвободив глаза из плена Тощего. — Либо я приду сюда ещё раз. Я приду сюда столько раз, сколько понадобится чтобы исполнить возложенные на себя обязательства.

— Очень и очень слабо, — улыбка на лице Тощего походила на оскал во время инсульта. — Ты пытаешься играть в бессердечного палача, которому нет дела до Ксении и таких как она, но ты не такой. Ты был бы и рад поверить, что ты всего лишь кусок мяса, работающий ради денег, но не можешь. Тебе приходится играть, а играешь ты очень и очень слабо.