Артем Кочеровский - Приемный

В двенадцать лет каждый ребёнок проходит через ритуал высвобождения. Готовятся к нему заранее. Одни родители водят ребёнка к психологу, другие — отдают на занятия йогой, третьи, как правило — напористые папаши, тащат детей в тренажёрный зал, надеясь, что их физическая крепость повлияет на исход высвобождения. Ну не бред ли?

Пусть учёные до сих пор не разобрались в природе энергии, но почему бы не поверить статистике? Статистика уже миллионы раз доказала, что вид высвобождаемой энергии никак не связан ни с крепостью характера, ни с физической силой.

С другой стороны, ритуал высвобождения — не самая приятная процедура. Мало того, что ребёнок испытывает боль, так иногда за болью следует разочарование. К примеру, один ребёнок хотел получить энергию воздействия, а получил — сохранения. И наоборот. В таком случае опека родителей не будет лишней, да и мнимая надежда не помешает. По той же причине в день высвобождения энергии родители дарят детям подарки — возмещают страдания. Я бы тоже не отказался от подарка, но в интернате всё по-другому…

Мне было двенадцать с половиной. Я и все мои одноклассники доросли до возраста высвобождения, за исключением Окурка. Ему двенадцать лет исполнялось только во втором полугодии, и всем нам приходилось ждать, потому как Возвышенный приезжал только раз в год и проводил общий ритуал для всего класса.

Двадцать девять человек сгорали от нетерпения пройти ритуал и косо поглядывали на Окурка — Быкова Антона. Парень провинился в том, что родился позже остальных. Этого было достаточно, чтобы его возненавидеть.

До одиннадцати лет Антоха ладил с ребятами и даже нашёл себе место в отряде, но чёртов поздний день рождения всё испортил. Первый месяц над ним подшучивали, второй — укоризненно смотрели и обговаривали, в третий — задирали. В конечном счёте Быкова прозвали Бычком, а после — Окурком. Он и оглянуться не успел, как в столовой его отсадили за стол для изгоев и определили лохом.

День, когда Окурку исполнилось двенадцать, праздновали всем классом. Всем было плевать на Антоху, просто воспитательница сказала, что в этот день приедет Возвышенный.

То был отличный день. Светило солнце, по небу плыли редкие облака, пахло цветущей сиренью. На задний двор мы вышли в чистой и выглаженной школьной форме. Никто не гонял мяч и не висел на турниках.

Представляя себя шишками крутых кланов, мы медленно расхаживали по площадке, сунув руки в брюки и поправляя пиджаки. Каждый из нас мечтал получить способности и воображал, как круто изменится его жизнь. Напускное спокойствие испарилось, когда на задний двор выбежала воспитательница и дрожащим голосом произнесла:

— Приехал…

На площадке воцарился настоящий хаос. Нас просили успокоиться, но успокоиться не получилось. С минуты на минуту мы должны были получить силы и ломанулись в двери. Воспитательница попробовала нас остановить. Но не тут-то было. Мы протащили её через весь коридор и по инерции затолкали в актовый зал.

Про отрепетированную расстановку никто не вспомнил, и вместо трёх рядов мы сбились в один, потому как все хотели стоять ближе к Возвышенному.

Возвышенный приезжал в интернат каждый год, но прежде я никогда не задумывался о том, как он выглядит. Думаю, я ожидал увидеть старика в монашеской рясе с длинной бородой. Но ритмичный стук каблуков, что доносился из коридора, не вязался с моим представлением.

Бороды у него не было. Молодой. Монашеской рясе предпочитал приталенный чёрный костюм. Увидев Возвышенного, охнул не только я, но и остальные двадцать девять ртов. Он точь-в-точь походил на тех крутых парней из элитных кланов, о которых мы так много читали в комиксах. Высокий, короткие волосы, худое лицо с острыми скулами, идеальная осанка. Его взгляд — испепеляющий лазер, движения плеч — смертельная грация, стук каблуков — приговор.

Секунду назад мы галдели, били друг друга в плечи и боролись за лучшие места впереди, но спустя миг замерли, не в силах пошевелиться. Он вошёл в центр зала и встал перед нами.

Возвышенный смотрел на нас, как на взрослых. Скользил взглядом, натыкался на ребёнка, но не одаривал его миловидной улыбкой, как это делали десятки других людей, выступающих в зале, а устанавливал контакт. Испытав такой взгляд на себе, я напрягся. И почувствовал крайнее облегчение, когда взгляд проследовал дальше.

У двери в актовый зал скопились воспитатели и директор. По какой-то причине они не успели занять свои места и уже не решались проскочить, чтобы не попадаться на глаза столь важному гостю.