Рост Толбери - Неживой [СИ]

— Д-д-да, — заикаясь ответил Золтан и наконец догадался прикрыться.

— А наша деревня тут вот уж десятый век стоит. Ничего не меняется.

— Да! — почти выкрикнул багровый от стыда Золтан, попытался зашвырнуть себя в намокшие штаны, но они оказались сильнее и натянулись только до бедёр. Незнакомка хихикнула, наблюдая за мерцающим при свете луны задом Золтана, его тихой руганью и нервной борьбой.

— Негоже, барин, в ручье мыться, когда банька натоплена. Не звери ж мы, люди. Пойдём-ка я тебя провожу. Посидим с тобой, горилки выпьем, расскажешь мне, какие там страны видел. Одна я. Без мужа. Не бойся, недалеко дом.

Стиснув зубы и обнажив мышцы Золтан всё таки победил свои портки и, сгорая от стыда, встал. Девушка смотрела на него, тепло улыбалась, глаза её горели.

В тех делах Золтан был не силён. Но тут и дурак бы понял всё. Золтан собрался. Подумал. Решился. Ну какой подвох может быть от селянки? Всё женщины на иностранцев падки, это он давно приметил. А тут она всех мужиков, наверное, с детства-то и перевидала, деревня маленькая.

Кивнул Золтан, да пошёл за ней.

Перед домом они остановились. Из трубы шёл дым, на улице стоял накрытый стол, кошка при его приближении зашипела и бросилась прочь.

— Ты, барин, заходи не стесняйся. Через сени пройдешь, а там и баньку увидишь.

Золтан открыл дверь, зашёл, снял обувь и застыл в проходе в нерешительности.

— А ты? — спросил он.

— С собой меня зовёшь? — она хитро улыбнулась, щёки её покраснели, она застенчиво опустила глаза и прошептала, — Приглашаешь меня?

— Д-да, — смущаясь, произнёс Золтан.

— Ну и славно, барин. Ты иди, парься. А я сейчас приготовлюсь. И к тебе зайду.

Золтан проглотил комок в горле, отвернулся, пронёсся по полутёмным сеням, на ходу сбрасывая проклятые портки, открыл рывком дверь, не в парилку, а в спальню, чертыхнулся, вернулся и открыл нужную.

Было ещё не жарко, только дровишек подбросили, а с Золтана пот сходил ручьём, нога тряслась как у зайцев бывает. Девушка всё не шла, только больше распаляя его. Золтан встал, подошёл к кадке, зачерпнул оттуда холодной водицы и окатил себя, чтоб хоть немного успокоится и не осрамиться раньше времени.

Снаружи послышался шум, но в дом никто заходить не спешил. Застеснялась она или нет, но Золтан уже не мог просто вот так взять и отпустить всё. Рывком он открыл дверь, прошёлся по полутёмным сеням и вышел на улицу.

Вместо красавицы ему навстречу неспеша брёл мужик в обнимку с широкой бабой с косой до пояса. Они пошатывались, от них пахло потом, лугом и алкоголем. При виде его, выходящего из дверей, он застыли:

— А ты ещё что за хрен? — закричал мужик и поднял кулаки. — Ты какого лешего в мою хату залез? Тебе кто позволял?!

Баба закричала и замахала руками, а мужик пошёл на него. Ничего не понимающий Золтан отступил назад в сени, оглянулся, красавицы, что заманила его в ловушку, нигде не было. Мужик отрезал путь к отступлению, за его спиной спряталась баба, сжимая в руках полено, наскоро подобранное с дровницы.

— Ты что, упился вусмерть? Срамота-то какая! А ну пошёл прочь, негодяй! — бранился мужик.

Золтан совершенно оторопел, попятился голым задом, упёрся в шершавую стену, сполз по ней до пола, и выставил вперёд руки — чтоб не так сильно побили.

— Ну-ка мать, проверь-ка Андрейку нашего, — пробормотал мужик, не сводя глаз с Золтана, его жена бросилась к спальне, открыла дверь и замерла.

— А ты ещё что за бестия? — изумился мужик.

В спальне, в детской кроватке, освещаемой луной от окна, мирно посапывал младенчик, которого Золтан и не разглядел, когда вломился туда впопыхах. А над ним стояла девушка, которую он так захотел. Она была полностью голой, её взгляд стал орлиным, а черты острыми, нечеловеческими, будто резали её идолом из камня. Лишь волосы её остались чёрными и лоснящимися.

Мать завопила, да так что кровь в жилах застыла. Черноволосая метнулась вниз, как змея, схватила зубами ребёнка за горло, вырвала его из кроватки, метнулась вперёд, сбила бабу с ног, ловко увернулась от рук мужика.

Застыла в сенях, в полный рост, смотря прямо в глаза Золтану. И столько в этом взгляде была зла и упоенья, что Золтан похолодел весь, побледнел, да обмочился.

Черноволосая изогнулась плетью, прохрустела вся, как шея у покойника на виселице, да обратилось той дворнягой, что в ноги ему кинулась и ручей показала.

Встала на четыре лапы и скрылась в ночи с младенцем в зубах. А мать его ещё долго выла.

— Ты чего так лютуешь, командир? — со смехом проворчал Четвёрка. — Думаешь, забыли наши парни, как надо воевать? Науськать их хочешь? Меня так отец не воспитывал.