Виктор Леонов - Варан

Док затушил окурок в эмалированном судне и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.

Уснуть удалось не скоро, хоть мне и вкатили дозу снотворного. Я пытался разобраться в себе, следуя совету Дока. Насколько было бы все проще не встреться мне Сказочник и Белла.

В итоге я заснул, но выспаться не получилось.

Посреди ночи мне приснилось, что я горю. Каждую клеточку тела пронзала дикая боль. Я проснулся, от этой боли и от собственного вопля. Боль никуда не делась, казалось, к каждому участку моей кожи приложили по раскалённому утюгу и включили их на полную мощность.

Я скатился с кровати. Треснул гипс на ноге. Правая рука висела безжизненно, я не мог ей пошевелить, но при этом чувствовал, как она горела, ничуть не меньше чем все остальное тело. Я начал бить левой рукой о пол, покрытый желтым линолеумом пытаясь разбить гипс. Мне надо сорвать с себя одежду, если не поможет, содрать кожу, терпеть это просто невозможно.

В палату, сонно моргая, ввалилась медсестра. Выдернув откуда то шприц она навалилась на меня, пытаясь обездвижить, что бы воткнуть иглу. Не соображая что делаю, я вцепился зубами ей в руку. Она закричала. В палате оказалось еще несколько человек, на меня навалилось несколько тел. В бедро вонзилась игла и боль начала отступать.

— Что с ним? — спросила одна из медсестер у заспанной женщины лет сорока.

— Не знаю, с виду все в порядке, может, приснилось что?

— Да он бился как бешеный, и совсем не спал при этом.

— Пусть Док завтра разбирается, в настоящий момент его жизни ничего не угрожает. Вколите ему снотворное.

После укола я провалился в сон, а потом все повторилось. Языки пламени на моем теле, пробуждение, падение с кровати, медсестры, в этот раз пришедшие сразу втроем.

С меня срезали гипс, который, по сути, я и так уже успел раздолбать, привязали к кровати ремнями. Снова вкололи снотворное, а через несколько минут я снова проснулся, орал, выл, грыз удерживающие меня ремни и сыпал проклятиями и матюгами. Я уже понял, мне нельзя спать, нельзя ставить второй укол. Если первый заставляет огонь сжигающий меня отступить и исчезнуть, то второй шприц со снотворным возвращает его обратно.

Медсестры меня не слушали, вкалывая мне снотворное уже в четвертый раз за эту ночь, если бы я мог вырваться из этих ремней, я бы их убил. Как же я мечтал это сделать.

Появившийся в дверях палаты Шнобель наконец то прекратил этот повторяющийся ад. Он выслушал меня, и несмотря на то, что у меня путались мысли, и я дополнял свой рассказ кучей матов, и всхлипов, регулярно сплевывая кровь из прокушенных губ на пол палаты, уяснил главное. Мне нельзя спать. Отправил одну из медсестер за Болтом, и когда тот приковылял на костылях, держа на весу загипсованную ногу, проинструктировал его и отправился досыпать.

Болт расположился в кресле, закинув ногу на мою кровать, и постоянно зевая начал рассказывать, как Белла пыталась вытянуть из командира информацию, и как же это было весело. Я его почти не слушал, наслаждаясь покоем и тем, что боль отступила. Иногда я до закусывал, многократно прокушенные губы, чувствуя, как сочится из них кровь. Нельзя засыпать. Сон это кошмар.

Док появился утром, осмотрел меня, с любопытством поглядел на изгрызенный ремень все еще удерживающий меня на кровати. Шнобель решил, что развязывать меня совсем не обязательно. И вынес свое решение: медицина тут бессильна. После чего отправил одну из медсестер за знахаркой.

Болт встретил знахарку ожидаемо, попробовал сдержать смех, из–за чего получилось сдавленное хрюканье.

— Однажды я тебя прибью дебил. — поздоровалась с Болтом Белла.

— Вали отсюда пока я добрая.

Болт подхватил костыли и моментально испарился.

— И что за хрень с тобою опять твориться? — спросила знахарка.

— Не знаю.

— Рассказывай все, каждую мелочь. Не вздумай что–то пропустить.

Я начал свой рассказ, к его середине знахарка начала хихикать.

— Ты совсем охренела, я тут чуть не подох, что тут смешного?

Мой вопрос заставил Беллу просто залиться смехом. Она закинула ноги в пыльных ботинках на кровать, откинулась на спинку кресла и хохотала.

— Повеселилась? — мрачно спросил я, когда знахарка, отсмеявшись, начала вытирать выступившие из глаз слезы.

— Ты поразительно тупой Варан.

— Может, объяснишь, что такого веселого я тебе рассказал?

— О Стикс! Варан, милый ты мой, какой у тебя первый дар?

Я наморщил лоб вспоминая.